Ее настоящая жизнь - [2]

(разбить сердце глупышке предстояло другому чудовищу, еще более опасному и мерзкому, которое стоявший перед ней субъект потом и застрелит).

Девочку по имени Лолита.

 Все эти сумбурные мысли промелькнули в увенчанной стильной шляпкой, несколько смахивавшей на суповую тарелку, головке Нины в течение долей секунды, однако она поняла, что он ждет ответа.

Не столько кондуктор, сколько он. Франт, профессор литературы и по совместительству (хотя, вероятнее, единственно и прежде всего!) растлитель малолетних. Тот самый носитель угукающе-рычащего псевдонима Г.Г., через который, опять же по словам его собственного творца и создателя Лолиты, словно через маску, горели два гипнотических глаза.

А взгляд этих темных глаз, глубоко посаженных, обрамленных густыми черными нависшими бровями идеальной формы, у Г.Г. был действительно пронизывающий. И в этот момент его глаза уставились на Нину.

Понимая, что дольше медлить нельзя, потому что это только возбудит ненужные подозрения и привлечет к ней внимание, Нина, звонко расхохотавшись, заговорила по-английски с намеренно утрированным итальянским акцентом (этого языка, насколько она помнила, Г.Г, хоть и родившийся во французской части Швейцарии, не знал).

– Ах, синьор, вы очень любезны! Да, будьте так добры! Мне в Конкорд, а вам?

Она прекрасно знала, что Г.Г. намеревался сойти в Рамздэле.

Г.Г. галантно подал ей свою столь не походившую на писательскую, короткопалую, волосатую и какую-то даже обезьянью руку (в то время как кондуктор подхватил и ее собственный чемодан, и багаж Г.Г., который вручил ему еще и свой билет), на которой тускло сверкнул пижонский перстень-печатка с перевернутой восьмеркой, символом математической бесконечности, столь подходивший к пижонскому желтому туристическому рундуку, и произнес:

– Ах, я сойду раньше. Навещаю одного старого профессора в Нью-Гэмпшире.

Ну да, куда там! Врать Г. Г., как отлично знала Нина, был мастак. Ехал он, если следовать тексту автора, в сонный городок (ильмы, белая церковь – что за чарующий пейзаж!) в Новой Англии, на Восточном побережье США, вовсе не для того, чтобы работать над своей многотомной антологией шедевров французской литературы (которая к моменту его ареста будет почти готова), а исключительно для того, чтобы, поселившись у доме обедневших родственников университетского коллеги по фамилии Мак-Ку, иметь возможность быть как можно ближе к двенадцатилетней дочери семейства.

Рай для педофила.

Они оказались в поезде, и Нина, продолжая разыгрывать экспрессивную итальянку (что, по собственному разумению, получалось достаточно плохо), продолжала тараторить:

– Ах, друзья! Это так важно для человека, синьор! Я к ним сейчас и еду. Потому что у нас, в Италии, друзья – это основа всего…

Г.Г. галантно распахнул стеклянную дверь купе, предлагая Нине пройти туда, но та заявила:

– Ах нет, у меня место где-то дальше!

Не хватало еще ехать бок о бок с Г.Г. и вести с ним светскую беседу, зная, что все его мысли заняты тем, как бы побыстрее оказаться в Рамздэле, в доме семейства Мак-Ку, и начать подбираться к двенадцатилетнему ребенку.

Монстр, что и говорить.

Впрочем, монстр, который и не подозревал, что за время его поездки дом Мак-Ку сгорит, девочку вместе с матерью ушлют куда-то прочь, а Г.Г. сбагрят на руки подруге миссис Мак-Ку, проживающей в доме 342 по Лоун-стрит.

Матери Лолиты.

– Как жаль, мадемуазель, – произнес монстр с легкой воздушной улыбкой на своем вычурном, жеманном и столь же фальшивом, как он сам, английском. – Тогда желаю вам всего наилучшего. Вам и вашим друзьям!

В этот момент поезд, издав мощный гудок, плавно отправился в путешествие из Нью-Йорка в крупнейший город штата Нью-Гэмпшир Манчестер через столицу штата Конкорд с двухминутной остановкой в замшелом местечке Рамздэль.

Ничего подобного желать Г. Г. Нина на намеревалась, хотя вообще-то должна была бы. Вместо этого экспрессивно воскликнув всенепременное «чао», она стала совать кондуктору свой билет, желая у того узнать, где же ее место, хотя прекрасно знала, где оно.

Чувствуя, что ее сердце колотится как бешеное, Нина наконец отвернулась от Г. Г. Она радовалась тому, что на этом ее общение с исчадием ада наконец завершилось, причем раз и навсегда, но вдруг услышала его вкрадчивый безупречный английский, пусть и со смешным акцентом:

– Но мы ведь с вами встречались, мадемуазель, не так ли?

Это был даже не вопрос, а утверждение.

Нина медленно, как в кино (точнее, в данном случае, конечно же, как в книге), разворачиваясь, воскликнула:

– Ах, синьор, если бы я столкнулась с таким привлекательным мужчиной, то непременно запомнила бы это!

Она явно нарывалась на комплимент, ведь Г.Г., следуя неписаному кодексу галантности, должен был бы заметить, что и он сам не забыл бы такую эффектную даму. Но милая улыбка с лица Г.Г. уже исчезла, уступив место угрюмому выражению, от которого у Нины душа ушла в пятки.

А он, пронзая ее взглядом темных глаз из-под по-обезьяньи нависших бровей, заметил:

– Уверен, что мы сталкивались в Нью-Йорке. Быть может, и не раз. У меня память на лица завидная…

Вот что значит – не заметил!