Ее кровная месть - [18]

В чем-то она, несомненно, права. Когда я рожала Дэна, мне едва исполнилось восемнадцать. Появление ребенка, пусть и желанного, мало изменило мою жизнь. Дэн существовал рядом, я выполняла все функции, которые требуются от матери, — благо мама с папой всегда были под рукой, готовые мне помочь, но не уверена, что я в полной мере осознавала свою собственную роль в жизни сына. Конечно, постепенно я менялась, менялось и мое отношение к этому, я приобретала опыт и вкус к тому, чтобы заниматься ребенком, но все это происходило как бы между прочим. Если бы теперь я решилась на повторную беременность, то определенно отнеслась бы иначе и к ней, и к тому новому человечку, которому суждено было бы появиться на свет через девять месяцев. Но я вовсе не уверена в том, что хочу этого. Мои взаимоотношения с Андреем и Олегом настолько усложнились на данный момент, что я не могу поставить жизнь ребенка в зависимость от того, что творится в моей собственной судьбе. Хотя Шилов обрадовался бы, ведь он всегда хотел детей. Его собственная маленькая дочка от первого брака трагически погибла, и он нуждался в том, чтобы на кого-то излить нерастраченные отцовские чувства.

Но все это не имело отношения к моему визиту в НИИ. Сейчас необходимо оправдать Никиту, хотя, признаться, я не сомневалась, что он и без нас справится. Андрей явно решил «перебдеть» — ну, это понятно, учитывая их с Никитой трогательные отношения. Я встретилась с замом директора, так как «сам» уехал на разборки в Комитет. Замом оказалась дородная, симпатичная женщина лет пятидесяти, с высокой прической и шиньоном — а мне-то казалось, что такие прически в стиле Зыкиной или Быстрицкой давно вышли из моды! В ее ушах тускло поблескивали массивные серебряные серьги, они покачивались и позвякивали при каждом движении головы Ольги Петровны Иночкиной — так звали зама.

— Вы не представляете, что сейчас у нас творится! — горестно всплескивая руками, восклицала она чуть ли не через слово. — Просто война и немцы… Из Комитета звонят каждый божий день, требуют отчета, а как мы можем дать отчет, ведь кровь-то у нас хорошая, чистая, и никак невозможно, чтобы кто-то заразился такой гадостью, как гепатит С! Условия хранения никогда не нарушаются, все очень строго…

— Вы меня, конечно, простите, Ольга Петровна, — мягко перебила я женщину, — но условия хранения вряд ли имеют отношение к заражению пациентки гепатитом.

— Да-да, вы правы, — согласилась она, — но условия забора крови также не предполагают ничего подобного! Все наши сотрудники отлично осознают, что через кровь и ее компоненты высока вероятность передачи особо опасных вирусных инфекций: ВИЧ, СПИДа, гепатита — и именно это является основанием для усиленных мер по обеспечению особых условий безопасности при заготовке и клиническом применении каждой дозы донорской крови!

— Не расскажете ли мне, как у вас происходит весь процесс? — попросила я. — Как медику мне, конечно, кое-что известно, но я же не специалист.

— Конечно-конечно! — воскликнула Ольга Петровна, всем своим видом демонстрируя готовность сотрудничать — даже ее сережки согласно зазвенели в такт словам и движениям хозяйки. Это действительно было в ее интересах, ведь репутация учреждения может здорово подпортиться, если вину НИИ удастся доказать. Каждый такой случай влечет за собой тяжелые разбирательства, при которых начальство, к коему относится и сама Иночкина, может серьезно пострадать.

— Я все вам расскажу, даже покажу, если желаете, — сегодня как раз день приема доноров, и вы сможете сами во всем убедиться, — продолжила замдиректора. — Донорскую кровь берут из вены в стерильных условиях, в специально подготовленные емкости, куда предварительно внесены антикоагулянт и глюкоза.

Я кивнула, смутно припоминая институтские лекции. На операциях, предполагающих большую потерю крови, присутствует трансфузиолог, поэтому мне не приходится ни о чем беспокоиться. На самом деле, до тех пор, пока не стала работать в ОМР, я даже не представляла, какие испытания могут поджидать пациента после операции. Для меня, как анестезиолога, хирургическое вмешательство — это и начало, и конец общения с больным (не считая краткой беседы за день до того, как мы встретимся в операционной). Для пациента же операция порою становится лишь первой ступенькой в череде серьезнейших последствий и осложнений. Разве могла пациентка Журова предположить, что мучительный диализ, прием тяжелых препаратов для стимуляции почечной деятельности и, наконец, такая долгожданная пересадка донорской почки приведут в конце концов к заражению гепатитом?

— Как долго вы храните препараты крови? — спросила я.

— Жидкую кровь — до трех недель. За это время в ней остается около семидесяти процентов от первоначального количества жизнеспособных эритроцитов. Поскольку этот уровень живых эритроцитов считается минимально допустимым, кровь, хранившуюся больше трех недель, для переливания не используют.

— А как насчет редких групп? Раз кровь долго не хранится, как можно быть уверенным, что пациент получит ее при сложной операции?

— О да, это большая проблема, — закивала Иночкина. — В наше время появились методы, позволяющие сохранить жизнеспособность эритроцитов в течение более длительного времени — к примеру, используя глицерин и другие вещества и при минусовых температурах. Заморозка позволяет не только создавать запасы обычной крови, но и собирать и хранить в специальных банках кровь редких групп. Кстати, сейчас часто речь идет не о переливании всей крови, а о компонентной терапии, когда под переливанием имеется в виду замена лишь тех элементов крови, в которых нуждается реципиент. Скажем, большинству людей, больных анемией, нужны только цельные эритроциты; при лейкозе требуются в основном тромбоциты, а в случаях гемофилии нужны лишь определенные компоненты плазмы. Цельная кровь применяется только с целью компенсации очень большой кровопотери, и сейчас ее используют для переливания менее чем в двадцати пяти процентах случаев.