Ее кровная месть - [17]

— И кто же тогда разговаривал с Журовой?

— В том-то и вопрос! Но для Толмачева это не будет иметь значения: он насядет на Никиту и скажет, что тот, естественно, не стал бы сам разговаривать с Журовой, а подослал бы кого-то из бригады, а то и вообще какого-нибудь «левого» человека, чтобы потом отбрехаться…

— Ну, врачи частенько этим занимаются — требуют с пациентов деньги за кровь, а ее иногда вообще не переливают, но как пациент об этом узнает, находясь под наркозом? — напомнила я.

— Да, но с Журовой содрали двадцать пять тысяч!

— Сколько-сколько?

— Ты слышала.

— Просто невероятно! И она заплатила — без возражений?

— Ну, сама представь: ты сидишь на диализе, а это мучительная, крайне утомительная процедура. Ты не можешь вести нормальный образ жизни и долгое время дожидаешься пересадки почки… Ты в курсе, какие проблемы с органами во всем мире, а уж в России-то, где не существует системы изъятия здоровых органов у безнадежных пациентов, — и подавно! И вот тебе говорят, что почка есть, но, как известно, изъятые органы долго не живут и, если не поторопиться, она уйдет к другому, а то и вообще пропадет. Ты в спешном порядке готовишься к операции, и вдруг тебе сообщают, что есть проблемка, небольшая такая: крови твоей группы почему-то нет в больнице.

— Ее можно заказать!

— Можно, но на это нужно время, а его-то как раз и нет!

— Родственники?

— К сожалению, у всех другая группа. Пациентка же не станет бегать по больнице с вопросами и возмущаться по поводу того, что кровь ее группы отсутствует!

— И она платит.

— Конечно. И если бы не приобретенный гепатит С, уверен, Журова ни за что не пошла бы искать правды!

— Пациенты никогда ее не ищут, — согласилась я. — Если все как-то обходится.

— Так вот на этот раз — не обошлось.

— Что требуется от меня?

— Попытайся выяснить, откуда поступила кровь, перелитая Журовой. Вернее, официально это известно — из НИИ гематологии и трансфузиологии, но что-то подсказывает мне, что все могло быть иначе.

— Я вообще не понимаю, как такое могло произойти, ведь кровь тщательно проверяют, верно?

— Верно, и правила обычно строго соблюдаются. Чтобы стать донором плазмы, надо предварительно сдать кровь не менее трех раз, а затем пройти дополнительное обследование — ЭКГ, ФЛГ, у терапевта; женщинам — у гинеколога, сделать анализ мочи… Кроме того, при обращении в отделение переливания крови необходимо иметь при себе паспорт с питерской регистрацией, действующей в течение не менее полугода, — короче, тот еще геморрой!

— Теперь ведь сдача крови адресная, и тот, кому ее переливают, может при желании даже узнать имена доноров?

— Верно.

— Хорошо, я все сделаю. А очную ставку еще не проводили?

— Какую еще ставку?

— Ну, между Журовой и членами операционной бригады. Может, она опознала бы того, кто «отжал» у нее деньги?

— Я бы не слишком на это надеялся, ведь это ее слово против слова любого из них. Более того, может выясниться, что ни с кем из бригады Журова вообще не разговаривала — для этой цели могли использовать санитара, медбрата, да кого угодно!

— Столько усилий — и ради чего?

— Не скажи — сумма-то не совсем обычная!

— Да, как правило, берут от пятисот рублей до полутора тысяч, а этому неизвестному человеку скромность явно не помеха в делах.

— Значит, ты поняла? У нас две проблемы. Первая — Никита и тот, кто обобрал Журову.

— Да, и вторая — как вообще кровь, зараженная гепатитом С, попала в больницу?

— Правильно… А ты-то как — вообще? — внезапно спросил Андрей, меняя тему, и я слегка растерялась, погрузившись в размышления о предстоящем деле.

— Почему ты спрашиваешь?

— Мы почти не видимся, и это — моя вина.

— О какой вине ты говоришь, Андрюша? — пожала я плечами. — Мы оба — занятые люди…

— Брось, Агния, ты прекрасно понимаешь, о чем я! — покачал он головой.

Конечно, я понимала. Если кто и виноват в том, что мы с Андреем мало общаемся, так это я, ведь именно я отговариваюсь занятостью, когда не знаю, хочу ли продолжать наши отношения. Мне всегда неудобно обсуждать свою личную жизнь с Андреем — здо́рово, конечно, если принять во внимание нашу с ним интимную связь! Но ничего не поделаешь — такой уж я человек: сначала сама напрашиваюсь на проблемы, а потом бегу от них.

* * *

Я не стала откладывать посещение НИИ гематологии и трансфузиологии в долгий ящик и отправилась туда в первый же свой выходной. У меня случаются свободные дни на неделе, скоро уже год, как я перешла на полставки. В нашей больнице такие фортели не приветствуются, однако, к счастью, меня ценит заведующая отделением. Думаю, не будь этого, мне бы предложили подать заявление об уходе. Не скажу, что не размышляла об этом: Андрей предлагал мне полставки анестезиолога в своей клинике реконструкционной хирургии и всегда готов меня принять. Однако я — человек привычек, не любящий перемен. В конце концов, я проработала в своей больнице почти двадцать лет, и менять ее на другое место — это мне не улыбается. Ситуация с половиной ставки разрешилась в мою пользу, и теперь у меня в больнице всего три рабочих дня, а остальное время я могу посвящать либо себе, любимой, либо ОМР. Многие из моих коллег недоумевают по поводу того, что, имея мужа, занимающего пост главного врача частной сетевой клиники, я продолжаю ходить на работу, но, честно говоря, я просто не представляю, чем занималась бы в противном случае. Мама в последнее время без конца намекает на то, что я могла бы попробовать родить ребенка — ха, это в сорок-то лет! Но маму мой возраст не останавливает. «Медицина сильно продвинулась за последние двадцать лет, — твердит она каждый раз, когда речь заходит о возможности зачатия. — Рожают и в сорок, и в сорок пять — даже в пятьдесят, если здоровье позволяет! Дэн уже большой, а тебе необходим кто-то, о ком можно заботиться. Поздний ребенок — большая радость, так как только в определенном возрасте научаешься ценить материнство».