Эдуард Стрельцов. Трагедия великого футболиста - [42]

На поле, как и многие футболисты, он не отличался корректностью, и его, случалось, наказывали. Вне поля, как и многие другие его друзья, соратники, соперники, он прослыл любителем выпить и побузить. Нападающий на футбольном поле, он задирался, конфликтовал, ввязывался в скандалы и потасовки и вне его.

Так уж сложилось, что в отрочестве он видел, как взрослые игроки регулярно отмечали состоявшиеся матчи возлияниями. Придя в команду мастеров, он стал участником частых выпивок и встреч с девушками. Это было у футболистов делом обыденным. Они были знамениты. Известность привлекала к ним. Поклонение болельщиков и славословие порой лишали их самоконтроля.

Процветали и такие явления, как переманивание игроков из команды в команду, что давало возможность мнить себя незаменимыми, чуть что не так, грубить руководителям, грозить уходом. Перед ведущими игроками заискивали, заигрывали, задаривали их, только бы не ушли в другие коллективы.

Стоит ли говорить, что это пагубно влияло и на Стрельцова, тем более что он, очень рано проявив свои великолепные спортивные качества, вовремя замеченный, выдвинутый, был в командах, где играл, едва ли не самым молодым? И принимал как должное все то, что происходило рядом.

Конечно же, молодого парня нужно и можно было поправить. А поправляя, разглядеть бы окружающим — взрослым, умудренным опытом, облеченным доверием и властью, призванным быть для Стрельцова наставниками, что имеют они дело со вчерашним пацаном из голодного военного времени, обделенным и лаской, и заботой, и поддержкой, и добрым примером, и отцовским влиянием, с парнем, оказавшимся в одночасье, в свои шестнадцать, семнадцать, восемнадцать лет на спортивном Олимпе в прямом и переносном смысле слова, растерявшимся от обрушившейся на него известности, узнаваемости, славы, от ревущих от восторга или негодования стадионов, от постоянно преследующего его скандирования трибун: «Стрелец! Стрелец! Стрелец!»

Об этом 40 лет назад написал адвокат С.А. Миловский в кассационной жалобе, направленной в судебную коллегию по уголовным делам Верховного суда РСФСР. Делая основной упор на излишнюю суровость наказания, он настаивал, что суд не учел того, что сам Стрельцов явился жертвой меценатской опеки и уродливых методов воспитания молодых футболистов со стороны бывшего руководства Комитета по физкультуре и спорту СССР, общества «Торпедо», общественных организаций завода имени Лихачева и ряда других ответственных «покровителей» футбола. Эти люди, утверждал адвокат, насаждая в спорте делячество, профессионализм (а спорт у нас, как известно, считался не профессиональным, а любительским) и нездоровый азарт, в безоглядной погоне за лаврами побед на футбольном поле любой ценой, за количеством забитых голов, видели в Стрельцове лишь футболиста, забыв о нем как о молодом человеке, только еще вступающем в жизнь. Они создали вокруг него ореол громкой славы «исключительного» и «незаменимого» центра нападения и атмосферу преклонения перед кумиром болельщиков.

По делу известно, что, будучи брошенным отцом, Стрельцов воспитывался одной матерью, полуграмотной женщиной. Несмотря на эти далеко не самые благоприятные семейные условия, Эдуард пришел в столичный спортивный мир скромным, застенчивым, вежливым и дисциплинированным шестнадцатилетним юношей, который не пил, не курил и краснел при замечаниях со стороны тренера.

Знакомство Стрельцова со спиртными напитками произошло не где-нибудь в пивных, а на официальных банкетах, где восхищенные его первыми блистательными успехами меценаты поили семнадцатилетнего рабочего паренька дорогим коньяком, а чтобы это не выглядело непедагогично, искусственно завышали в печати его возраст до двадцати четырех лет.

Ездившему до этого на электричке юноше по окончании матчей подавались комфортабельные «ЗИЛы» и «ЗИМы», в то время как остальные игроки довольствовались автобусами.

К нему на дом снаряжали посыльных с подарками; его засыпали премиями, шили ему костюмы у лучших портных, отдыхать отправляли в правительственные санатории.

Влияние этой шумной и щедрой опеки и бесконечные восхваления и воспевания способного спортсмена, почести и дифирамбы не замедлили сказаться на его характере и поведении. Со Стрельцовым происходит метаморфоза: он становится развязным, самоуверенным. Поскольку ему внушили, что он незаменим, что ему все дозволено, он начал нарушать спортивный режим, выпивать.

Вместо того чтобы вовремя осадить его, поставить на место, наказать и тем самым спасти, «добрые дяди» — меценаты мягко журят его, сквозь пальцы смотрят на его проделки. Больше того, они ограждают Стрельцова от справедливой критики, преследуя тех, кто осмеливается высказать правду о неблаговидных поступках знаменитого центра нападения.

А когда один из таких проступков был назван преступлением и стал широко известен, многие из тех, кто должен был чувствовать и свою вину за все, что произошло со Стрельцовым, поспешили откреститься от него, присоединиться к хору обвинителей и хулителей, едва ли не обрадовались возможности сделать его «козлом отпущения».

Незадолго до события, которое было превращено в уголовное дело, Стрельцов и его друг и партнер Валентин Иванов попали в скандальную ситуацию, опоздав на поезд, увозивший команду за рубеж. Тогда руководители из Спорткомитета во имя грядущей победы в большом международном матче дозвонились до заместителя министра путей сообщения. Добились своего, ликвидировали ЧП. Поезд, вопреки расписанию, был остановлен в Можайске, опоздавшие заняли свои места.