Эдуард Стрельцов. Трагедия великого футболиста - [24]

После смены Эдик ходил на спортплощадку. Занимался сам с собой. Гонял мяч, который передали ребята. У него находились силы «постучать» по мячу, «пожонглировать». Старался не потерять «чувство мяча». Делал «рывочки» по 30–40 метров. Но все это, конечно, не то.

Нужны практика и система. Поймут это те, кто хоть когда-то занимался серьезно спортом на высоком уровне, кто знает, что тренироваться одному, без партнеров и тренера — это не радость, а мука. В футболе — особенно.

Попробуй потренируй сам себя в обводке защитника, получи или отдай пас в «одно касание» или направь мяч «на ход» своему партнеру, которого нет. Получится? Ответ однозначен: ничего не получится. Помогают только воспоминания: мяч в сетке, свисток арбитра, круг почета, кубок у груди, который футболист нежно целует, как невесту.

Жизнь показала, что для спортсмена мирового класса достаточно трех месяцев, чтобы навсегда потерять форму. Приходится только удивляться футбольному таланту, природному дару Стрельцова, который сумел обрести форму, вернуться в большой спорт и вновь добиться выдающихся результатов после стольких лет вынужденной паузы.

В 1961 году Эдика ожидало еще одно испытание — в составе большой группы заключенных его перевели «на прорыв», в шахты поселка Донское Тульской области.

Работать пришлось в самых страшных 41-й и 45-й шахтах рядом с Новомосковским химкомбинатом. Там добывался кварц. Производство тоже в части соблюдения законодательства об охране труда и здоровья, мягко говоря, далеко не передовое.

Рабочий процесс здесь был организован в лучших традициях настоящей каторги, а вот отдых и занятия футболом Стрельцову пришлось организовывать самому, правда, с участием нескольких энтузиастов. В том числе и местного начальника Управления.

Так прошел еще год. И, прямо скажем, слухи о том, что Эдуард Стрельцов, отбывая наказание, только и занимался тем, что играл в футбол, сильно преувеличены!

Много тягостного осталось в душе от этих лет. И не только тяжелые воспоминания, но и большой шрам на левой щеке — отметка, оставшаяся от разборок с «козлами».

Написал об этом, и захотелось сослаться на воспоминания другого большого спортсмена, тоже оставившего заметный след в истории нашего спорта. И тоже в молодые годы привлекавшегося к уголовной ответственности, отбывавшего наказание в местах лишения свободы.

Встретились мы с Виктором Петровичем Агеевым, разговорились, вспомнили Стрельцова. Свой рассказ он разрешил привести в книге, как картинку из той жизни, которая была и у Эдуарда — почти один к одному.

Вот что рассказал мне заслуженный мастер спорта СССР, заслуженный тренер России, двукратный чемпион Европы, обладатель золотой медали Кубка Европы, четырехкратный чемпион СССР по боксу Виктор Агеев:

…С торпедовцами у меня отношения всегда были близкими. Был знаком с Ворониным, Ивановым, Щербаковым. Хорошие ребята. Эдика Стрельцова тоже знал. Он постарше был на четыре года. Когда случилась с ним беда, я только начинал путь в спорте. В 1959 году стал чемпионом Союза по юношам. А когда он в 63-м освободился, тогда уже близко познакомились. Я тогда был на «взлете».

Потом я попал в такую же, беду, а когда освободился — опять с ним повстречались. Помню, шутили и называли друг друга «собратьями по несчастью». Наказание я отбывал в Коми. Это вообще-то по карте недалеко от Кировской области, где сидел Эдик. Были мы с ним в разных лагерях, но порядки везде одинаковые.

Не любят в тюрьмах известных людей. Ведь кто там, как правило, сидит — беспризорники, жизнью обделенные, постоянно голодные, обойденные материнской заботой и отцовским вниманием. А тут «звезда» в камере появляется. По возрасту такой же или даже младше, но уже был обласкан судьбой. За границу ездил, шмотки красивые носил, нос задирал, шампанское пил, с девочками любовь крутил.

Теперь сравнялись, а если не сравнялись, то сравняют. Там ведь не то что футболиста Стрельцова «опустить» могут, там даже боксеру Шоцикасу не справиться. Бывает: «на воле» большой человек, а попал туда, и все — сломался, опустился.

Мне, конечно, полегче было, чем Эдику. Боксер все-таки. К единоборству ближе.

Помню, сижу в бараке, книжку читаю. Прибегает «шнырь» и говорит:

— Витя! Ты сегодня будешь бокс нам показывать. Они сказали, — и кивает куда-то в сторону.

Отвечаю ему:

— Пошел ты на х… что я вам, гладиатор, что ли?

«Шнырь» убежал, а через пять минут степенно подходят трое — уже постарше и говорят:

— Ты, Витек, что-то рано разбушлатился. Бокс сегодня нам будешь показывать, с Гибоном будешь драться.

Короче, вышел с ними я за барак. А там уже толпа болельщиков, человек сто. Вывели соперника по кличке Гибон, килограмм 120 в нем, а во мне, после тюремной баланды, если и было 70, то хорошо.

Дали старые перчатки. Начали боксировать. Машет Гибон своими пудовыми кулаками, как мельница, а я уклоняюсь и «ныряю». Сам не бью, а он попасть не может. Удары страшные над головой свистят. Толпа хохочет. Довольны. Вижу, злится Гибон, глаза у него кровью наливаются. Его там, главного мордоворота, «за торпеду держали» — кого избить, кого прижать… А тут еще, слышу, заговорил мой Гибоша: