Эдуард I - [16]

После провального похода в Уэльс — то есть к 1258 году — Эдуард назло савоярам стал демонстративно сближаться с лузиньянами. Прежде всего, в союзе с ними он искал мощный противовес влиянию выходцев из Савойи. Кроме того, у него, как у самого могущественного лорда марки, с лузиньянами были очевидные общие интересы в Уэльсе, где те также имели обширные владения. И когда Эдуард неожиданно для окружающих передал в управление Гийому де Валансу свои замки Стамфорд, Грантэм, а также несколько богатых маноров, всем стало ясно без дальнейших намеков, что расстановка сил в придворной среде изменилась.

К сожалению, невозможно иметь дело с дегтем и при этом не запачкаться, как гласит старая английская пословица. Лично Эдуард оказался вроде бы непричастен к малопочтенным эскападам своих новых друзей, печально известных буйным нравом. Однако часть его молодых слуг не устояла перед соблазном присоединиться к их «веселым» проделкам. Так, пока принц гостил в Уолингфорде у своего дяди Ричарда Корнуоллского, молодчики из его свиты вместе с приспешниками лузиньянов вломились в монастырь, изгнали оттуда монахов и принялись ломать и крушить все, что попадалось им под руку. В том же 1258 году жители Саутуарка принесли королю жалобу на то, что слуги Эдуарда силой отбирали у них провизию.

Естественно, такое поведение людей наследника престола не могло остаться незамеченным, и недоброжелатели принца моментально воспользовались удобным предлогом. Сторонники савояров, разочарованные переходом принца в лагерь противника, обвинили его в том, что он поощряет — а если не поощряет, то как минимум втайне одобряет — беззаконные действия своих слуг. Подобные нападки Эдуард, в общем-то, заслужил, так как нес прямую ответственность за действия его свиты.

Однако на этом савояры не остановились и продолжили осыпать принца уже несправедливыми упреками в измене и в неумении держать слово. Они лицемерно заявляли, что наследнику престола следовало бы вести себя более рыцарственно. Представители клерикального крыла фракции, щеголяя своей образованностью, ехидно цитировали в адрес Эдуарда строки античных авторов:

Нильский так молод тиран — ненадежны младенчества годы;

Зрелых ведь требует лет опасная преданность слову^{30}.

Прежде всего, совсем неуместен был намек на юный возраст — Эдуарду уже исполнилось 19 лет и он стал вполне дееспособным мужчиной. Принц в полной мере ощущал себя взрослым, именно поэтому он и стремился обрести независимость от материнской родни, по-прежнему обращавшейся с ним как с несмышленышем. Обвинения в измене выглядели еще более странно. Опека со стороны савояров была ему навязана отцом, которого абсолютно не волновало мнение сына по этому поводу. В верности Эдуард им не клялся и никаких слов, которые следовало бы держать, не давал. Соответственно, дружбы с ними он не водил, хотя дружбу, безусловно, почитал и от истинных друзей без веских причин никогда не отворачивался.

Принц порвал с навязанными отцом советниками и попытался заручиться поддержкой другой влиятельной клики, пусть даже и состоявшей из малопривлекательных персонажей — и это была чистой воды политика. Эдуард прекрасно понимал, что не сможет обрести вес при дворе, а впоследствии стать полновластным правителем, если не встанет во главе собственной фракции. Балансируя между уже сложившимися придворными партиями, он понемногу обзаводился сторонниками, преданными ему самому. В окружении принца появились Джон де Уоррен граф Саррейский, знатный норфолкский дворянин Джон де Во, а также лорды Уэльской марки — Роджер де Клиффорд и Хеймо Лестрейндж. Примерно в это же время к свите Эдуарда присоединился гениальный юрист и администратор Роберт Бёрнелл.

Альянс принца с лузиньянами вызвал большое смятение в рядах королевских придворных, и они не замедлили с ответным ходом.

* * *

Напуганный папской угрозой интердикта и отлучения, король призвал баронов на заседание парламента в Вестминстер весной 1258 года. Представители знати прибыли туда в весьма радикальном настроении, поскольку не собирались раскошеливаться на королевскую причуду — завоевание далекого сицилийского трона. Да и в целом они были крайне недовольны правлением Генри III.

Рано утром 30 апреля 1258 года большая группа магнатов и рыцарей ворвалась, гремя доспехами, в королевские апартаменты Вестминстерского дворца. В первых рядах находились савояры во главе с дядей королевы Пьером Савойским, а также влиятельные лорды — лучший друг короля Симон де Монфор граф Лестерский, Ричард де Клэр граф Глостерский, Роджер Бигод граф Норфолкский, Хамфри де Боэн граф Херефордский и бывший юстициарий Ирландии Джон Фицджеффри. Таким образом, савояры, обвинявшие принца в измене и неумении держать слово, сами без каких-либо угрызений совести нарушили клятву верности монарху. Что ж, обычно громче всех «Держи вора!» кричит сам вор…

Мятежники потребовали от короля пойти на две серьезнейшие уступки. Во-первых — немедленно прогнать от двора лузиньянов. Во-вторых — учредить совет, который контролировал бы все действия монарха. Парламент поддержал эти требования, а у Генри III не было ни сил, ни возможностей ему противостоять. Король вынужденно согласился с навязываемой ему политической реформой, а вслед за ним дал свое согласие и наследник престола. Принц понимал, что Генри III управляет страной не лучшим образом, но был тем не менее предан отцу. С другой стороны, ущемление прав короны никоим образом ему не нравилось, и он вынужден был принять ультиматум вслед за королем против своей воли.