Единый поток жизни - [6]

Мирские концы торжествуют Твое из мертвых возстанте...[3]

Здесь эсхатологически-радостное устремление вперед сочетается в неразрывном единстве с сознанием, что Вечная Жизнь уже пришла в мир и просветила мир в глубочайших ее основах (хотя еще сокровенным образом), что победа Бога над смертью и злом есть не только надежда, не только ожидание, но уже совершившаяся реальность. Этой верой, этим сознанием живут и Игнатий Богоносец и Василий Великий и Григорий Богослов и Иоанн Златоуст и Ефрем Сирин и все древние отцы Церкви христианской[4], а в 19-ом веке в России, напр., Серафим Саровский.

В начале 20-го века этим первохристианским сознанием уже осуществившейся победы Христовой пронизано, напр., все богословское миросозерцание великого протестантского христианского ученого и мыслителя, швейцарца Оскара Кульмана (Cullmann'a), или немца профессора Kűnneth'a, а в современном католичестве, напр., писания немецких бенедиктинцев и французского ораторианца Louis Bouyer. Возможно, что усиленное пробуждение пасхального богословия у Западных христиан находится в частичной связи с их усилившимися контактами за последние десятилетия с православным благочестием.

Ощущение тайны Божией, трепетное свидетельство о превозмогающем величии тайны Божией, радостном и покоряющем душу, столь характерное для первохристианского благовестия (срв. напр., то, что пишет о тайне Божией ап. Павел, особенно Ефес. 1. 9; 4. 3-6, 8-9 и Кол. 2. 2, 3, или, напр., эти слова ап. Петра: "То, что вам теперь проповедано благовествовавшими Духом Святым, посланным с небес, во что ангелы желают проникнуть (взором)" – 1 Петр 1. 12), это чувство трепета перед величием Тайны снисхождения Божия, трепетного созерцания, проникает всю литургическую жизнь, все молитвенное "стояние" Православной Церкви перед лицом Божественной действительности.

Жизнь во гробе положился ecu, Христе, и ангельская воинства ужасахуся, снисхождение славяще Твое.

Животе, како умиравши? како и во гробе обитавши? смерти же царство разрушавши, и от ада мертвыя возставляеши?

так читает Церковь над плащаницей в ночь с Великого Пятка на Великую Субботу. Или, вот, трепет Ангела-благо-вестника перед тайной Воплощения:

... и со безплотным гласом, воплощаема Тя зря, Господи, ужасашеся (из Акафиста Божией Матери);

или:

Ветия многовещанныя яко рыбы безгласныя видим о Тебе, Иисусе: недоумевают бо глаголами: како Бог непреложный и человек совершен пребываеши... (из Акафиста Сладчайшему Иисусу).

Церковь потрясена созерцанием благостной тайны, она не может от нее оторваться взором, и это питает ее душу.

Богатство духовное, сокровища духовные, которых так много и в Западном христианстве, не только в католицизме, но и в верующем протестантизме, как бы расцветают, раскрываются с большей силой теперь, в наше время испытаний, угроз, страха и неверия, но и усиленной веры и угдубленного контакта между христианами. Католическая Церковь как бы несколько сняла с себя ту броню, в которую она себя заковала в борьбе с реформацией и в которую отчасти облекали ее все усиливавшийся юридизм ее внешней структуры и рационалистический метод богословия, развитого схоластикой. Но как многое изменилось за последние 40-50 лет, особенно в промежутке между Первой и Второй Великой войной и еще больше после Второй войны! На голос жизни, на страдания людей, на их недоумения, сомнения, честные и искренние искания и вопросы пастыри католические и мыслители и богословы современного католичества все больше стали отвечать не формулами и подразделениями учебников, а из глубины опыта евангельского, из сокровищницы жизни Духа, жизни во Христе. Никогда, конечно, эта мощная струя жизни Духа не замирала в католичестве - в ее святых и праведниках и в самоотверженном подвиге служения ближним, в заботах о больных и сиротах, в миссионерских трудах среди азиатских и африканских народов, в молитвенном подвиге и созерцании, в совершении таинства Евхаристии.

Но были и преграды для духа, проявление юридическиформального подхода к духовному богатству жизни церковной, не способствовавшие развитию религиозного сознания. В 20-ом веке в связи с потрясениями Первой Мировой войны (а потом и Второй), с притеснениями, которым подвергалась Католическая Церковь во Франции в начале XX в. и духовным пробуждением в кругах верующих мирян, верующей (или близкой к христианской вере) писательской и интеллектуальной элиты, особенно во Франции (об этом говорят, напр., такие имена как Charles Péguy, Marc Sagier, Francis Jammes, Paul Claudel, Antoine St Exupéry или философы Emile Boutroux, Maurice Blondel, Gabriel Marcel, Etienne Gilson, Jacques Maritain, Jean Guitton, отчасти Bergson, чтобы назвать только некоторых) пробудилось также углубленное и одухотворенное церковное самосознание в кругах католических богословов и проповедников благочестия; так, уже начиная с 20-их годов, среди деятелей немецкого "Литургического движения" (Liturgische Bewegung), в высоко культурной писательской и просветительной деятельности известного о. Романо Гуардини (немца), особенно в трудах руководящих богословов Франции (доминиканцев Yves Congar и P. Dumont) и целого ряда лиц, связанных с издательством "Les Editions du Cerf" и другими высококультурными, близкими к католичеству издательствами в Париже; иезуитов Henri de Lubac, Jean Daniélou и других, но также и в немецком католичестве (иезуит Karl Rahnet и ученейший немецкий швейцарец Urs von Balthazar).