Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени - [64]

Суверенитет в понимании Нового времени — не просто абсолют, а абсолют, полемически заостренный против потустороннего религиозного абсолюта. Это — суверенитет против суверенитета. Противоречивость ведет к постоянному оборачиванию понятия, которое попеременно служит то для экспроприации и отчуждения власти, то для ее апроприации в борьбе.

«Здесь Родос, здесь прыгай» (а не обещай прыгнуть позднее и в другом месте); «Здесь роза, здесь танцуй» — этот полемический, антирелигиозный призыв Гегеля[5] (мы еще обсудим его подробнее) ближе всего подходит к сути современного суверенитета. Абсолютная власть здесь, сейчас, под нашими ногами (то есть на суверенной территории государства) — берите ее! Она абсолютна, а значит, не принадлежит никому в отдельности (отсюда демократия), но каждый чувствует некое беспредельное право, которое она дает ему. И если это исключительное право часто оборачивается чувством отверженности, то тем больше власть, которой требуют эти отверженные («пролетариат») в отчаянных политических революциях современности.

В. Происхождение понятия

Слово «суверенитет» происходит от средневекового латинского слова «superanus» — превосходящий. Вот одно из ранних употреблений слова: «La tour est haute et souveraigne», «Башня высока и суверенна» (1150)[6]. В переносе вертикальной асимметрии на отношения власти отражается средневековая доктрина «великой цепи бытия». С 13 века французское слово применяется в политическом смысле, в отношении полномочий правителей. Но это пока — еще не современное понятие, так как оно не исключительно: суверенов может быть несколько, и каждый барон — суверен в своем баронстве. Кроме того, вплоть до Бодена, то есть до второй половины XVI века, суверенитет четко ограничивается секу — лярной сферой и не вторгается в прерогативы церкви (и даже у Бодена в этом вопросе ясности нет — она возникнет лишь у Гоббса). Звездный час понятия суверенитета наступает в XVI веке, во Франции, когда в условиях становления абсолютного государства, реформации и упадка влияния Церкви абсолютная власть становится предметом борьбы. Так, в учении монархомахов о народовластии возникает — уже! — идея высшей власти народа. Но этот «суверенитет» понимается еще как инкорпорированный в сословиях, которые, в свою очередь, представлены аристократией. В борьбе французского абсолютистского государства против кальвинистов, но и против универсалистских претензий Папы, появляется трактат Жана Бодена «Шесть книг о республике»[7] (под «республикой» Боден понимал просто политический организм). В этом трактате Боден дает понятию суверенитета систематическую разработку и впервые придает ему современный смысл.

Книга Бодена — первая последовательная юридическая разработка вертикали политической власти, обладающей суверенитетом. Определение суверенитета, по Бодену, звучит так La souverainete est la puissance absolue et perpetuelle d'une Republique, que les Latins appellent maiestatem[8] — «Суверенитет есть абсолютная и вечная власть Республики, которую латиняне называют maiestas». Заметьте, что суверенитетом здесь обладает прежде всего государство (Res Publico), и только затем его монарх. То есть это уже абстрагированное, безличное понятие, даже если предполагается, что его носителем выступает король. И путем суверенитета абстрагируется и идеализируется сама «республика», или государство.

Далее, по Бодену, суверенная власть не может быть ограничена никакой другой властью (по крайней мере, властью земной). Суверенитет не ограничен ни в мощи, ни в объеме полномочий, ни во времени. Он неделим и неотчуждаем, то есть его нельзя ни с кем разделить и никому передать. Суверенитет, по Бодену, прежде всего предполагает законодательную деятельность властителя — по аналогии с Богом, мыслящимся в схоластике как всемирный законодатель. Это — серьезная инновация по отношению к средневековой политической теории, которая будет доминировать на протяжении всей истории понятия. Но при этом суверен сам не подчиняется своим собственным законам, он является legibus solutus, absous de la puissance des lois — норма, заимствованная из римского права[9]. С христианской точки зрения князь мыслится здесь по модели папы, или даже самого Бога — номиналистическая схоластика (Дуне Скот, Оккам), в отличие от реалистической школы Фомы Аквинского, настаивала на том, что Бог непредсказуем и своим законам не подчиняется.

Суверенная власть заключает, впрочем, взаимные договоры с сословиями — Боден не отказывается от традиционной средневековой теории общественного договора. Но он подчеркивает, что она вольна нарушать свои обещания, исходя из срочной, экстренной необходимости (necessite urgente): именно потому он истинно суверенен, что стоит выше договора[10]. Важно, что основанием нарушения договора является не воля, а ситуативная необходимость. Карл Шмитт выводит из этого места у Бодена свою известную концепцию суверенитета как принятия решения о чрезвычайном положении. Итак, суверенная власть, подчеркивает Шмитг, дарует законы, но именно в силу этого стоит по ту сторону закона. Она предшествует праву, форме, идее. Шмитг вкладывает в свое определение суверенитета не только теологический, но и глубокий метафизический смысл. «Правило, — пишет Шмитт, — существует только благодаря исключению»