Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени - [137]
И здесь Гегель ставит в соответствие Французской революции тот сдвиг, который произвел Кант в политическом учении Руссо, сведя объективную «общую волю» к субъективному «категорическому императиву». Произошла очередная внешняя рефлексия. На руинах революции возникает, по Гегелю, кантианский моральный субъект, который принимает на себя всю отрицательную мощь потусторонней самости Просвещения, но при этом сознает различие между единичностью своего частного бытия и всеобщностью человеческой самости вообще. Он, наконец, образовался по — настоящему и научился, на опыте революции (столкнувшей частное со всеобщим), внутреннему (а не сугубо инструментальному) отношению к воле. Поэтому он теперь будет относиться к человеку как к цели, а не только как к средству.
Но, конечно, и этот синтез остается односторонним. Гегель далее подробно критикует кантовский морализм, описывает его внутренние противоречия. Наконец, когда гордое собой моральное сознание примиряется с тем, что оно сначала определяет как «зло», мы подходим к концу диалектики «духа» и переходим к религии, а затем к абсолютному знанию, которое и венчает «Феноменологию», позволяя человечеству удерживать в сознании и действительности все описанные в книге Гегеля фигуры и противоречия меяеду ними — пробегая раз за разом эту «галерею образов» и черпая в ней энергию для постоянного самопреодоления.
4. Философия права
Теперь перейдем к собственно систематической философии права, наиболее развитая версия которой дана Гегелем в поздних «Лекциях по философии права» (1821 год), но основные моменты которой были намечены в «Иенской реальной философии» и в «Философии духа», третьей части «Энциклопедии» (1817,1830). Мы будем в основном опираться на «Философию права» как на наиболее зрелый текст, но при этом использовать и «Философию духа», которая коротка и наиболее дидактична.
В отличие от «Феноменологии», в политико — правовых работах Гегеля не делается попытки осмыслить реальную историю появления государства. Но здесь тоже предлагается диалектически устроенное восхождение: от простого к сложному, а также от ближайших к повседневности форм права к их истинным, но позднее обнаруживающимся предпосылкам. От собственности и договора как форм «права» в узком смысле мы переходим ко внутренней моральности (которая обычно как раз не считается «правом»), а затем к институциям — семье, гражданскому обществу и государству (кодифицированному в конституции). Но-. «[Н]ельзя сказать, что собственность существовала раньше семьи, и тем не менее она рассматривается до нее. Здесь, следовательно, можно было бы задать вопрос, почему мы не начинаем с высшего, то есть с конкретно истинного [с государства как предпосылки права. — AM], Ответом будет — именно потому что мы хотим видеть истинное в форме результата, а для этого существенно сначала постигнуть само абстрактное понятие [то, каким право предстает нам с первого взгляда — абстрактный формализм. — АЩ. То, что, действительно, образ понятия, тем самым для нас — последующее и дальнейшее, хотя бы оно было первым в самой действительности»[15]. То есть первое по природе — последнее для нас, как говорил Аристотель.
В следующей главе мы увидим, как Маркс использует эту особенность «Философии права» и обращает ее против Гегеля. Но по сути — и у Маркса, и у Гегеля, особенно в его ранних работах — мы не можем полностью отстроиться от исторической логики, в частности от исторического первенства «собственности». Однако исторически понятая, собственность есть целостный, но нерасч — лененный образ отношения человека к миру, как он видится на ранних исторических стадиях. Дело просто в том, что ранняя «собственность», или «владение», есть не только экономическое отношение, а комплекс, который включает в себя и прообраз нынешнего государства. Как пишет Гегель в ранней статье «О научных способах исследования естественного права».
Подобно тому, как в природе полипа заключена та же целостность жизни, как в природе соловья или льва, так и мировой дух обладает в каждом образе более смутным или более развитым, но всегда абсолютным ощущением себя[16].
Устроена «Философия права» следующим образом. Работа разделена на небольшие параграфы. Сам текст параграфа изложен на весьма эзотерическом, техническом языке гегелевской логики. Но он обычно сопровождается примечанием самого Гегеля, которое поясняет его живым языком, с отсылками к литературе и к политическим реалиям. В посмертные издания «Философии права» включают также «прибавления», взятые из конспектов его учеников. Это — не аутентичный гегелевский текст: каждый из учеников вносил, конечно, в конспект что — то от себя. Но тем не менее именно эти прибавления носят зачастую наиболее доступный характер.
