Единственный мужчина - [10]

И Пенни действительно хорошо отдохнула. Но даже забота, которой окружила ее добрая экономка, не смогла избавить девушку от неприятных размышлений. И в первую очередь они касались хозяина поместья.

«Плохо то, — раздраженно твердила она себе, — что этот человек и отвратителен мне, и в то же время так притягателен. И если бы только мне удалось не отвечать на его ласки вчера… Но, может быть, у него хватит такта сделать вид, что между нами ничего не произошло?..»

Но когда через несколько часов Сара помогла ей добрести до столовой, Пенни сразу же стало ясно, что о такте и приличиях Джон Миллер не имеет ни малейшего представления.

Как только экономка оставила их наедине, Джон окинул ее восхищенным взглядом. Белая блузка, плотно облегающая высокую грудь девушки, и цветная юбка, только прикрывавшая загорелые колени, произвели на него сильное впечатление. Все эти вещи одолжила ей Сара, но было очевидно, что они предназначались для более изящной фигуры.

— Ты выглядишь прекрасно, — одобрительно заметил Джон и озорно прищурился. — Намного лучше, чем в тех грязных шортах, в которых ты была вчера. Впрочем, без них ты выглядела гораздо привлекательней.

Щеки Пенни запылали от стыда.

— Ваша экономка была так любезна, что одолжила мне эти вещи. Думаю, что этот наряд принадлежит одной из ваших городских подружек. Или вы даже этого не помните? — ответила она холодно.

— Нет, конечно, — его ответ прозвучал совершенно искренне. — Я вообще мало внимания придаю одежде, — меня только интересует, что под ней. Но если для тебя это так важно, то вскоре ты получишь и свою одежду, и весь багаж. Я уже послал за ним. А теперь, не хочешь ли чего-нибудь выпить?

Он принял у Пенни костыли и помог ей присесть на голубое, расшитое гарусом, сиденье массивного стула красного дерева. Взял матовый графин, в котором позвякивали кубики льда, и налил девушке бокал густого ароматного напитка.

— Ты ведь любишь охлажденный чай, не так ли? — спросил он, по-хозяйски располагаясь во главе стола. — Если нет, Сара подаст тебе что-нибудь другое.

— Холодный чай будет очень кстати, — поспешно согласилась Пенни, избегая дальнейших пререканий или объяснений. Больше всего на свете в этот момент ей хотелось оказаться как можно подальше отсюда.

— Мне бы добраться до своего дома… — начала она было, но Джон прервал ее на полуслове.

— Я не желаю обсуждать этот вопрос, пока мы не поедим. Итак, что там у нас? Ага, жареный цыпленок, картофельный салат, салат из капусты, соленые персики, шоколадные пирожные с орехами… Право, не плохо!

И только когда огромные обеденные тарелки опустели, Джон нарушил молчание.

— Мне хотелось бы побольше узнать о тебе, — сказал он, подливая себе чаю. — На какие средства ты собственно существуешь?

Пенни поморщилась.

— Уже три года после окончания художественной школы я работаю художником-дизайнером в рекламном агентстве. Обычная работа. Малюю лимонные деревья, распускающиеся прямо из стиральных машин…

— Но ведь это совсем не то, к чему ты стремилась, — в голосе Джона прозвучали нотки сочувствия и понимания.

Девушка пожала плечами.

— Безусловно, вовсе не то, — согласилась она. — Я бы хотела писать пейзажи, но ведь этим не заработаешь на жизнь. В то же время нельзя утверждать, что работа в рекламе мне не по нраву. Просто иногда хочется чего-то большего. Ну хотя бы сменить обстановку.

— Именно поэтому тебя и занесло к нам в Штаты? — в вопросе Джона она почувствовала какое-то явно скрытое значение.

Пенни насторожилась, ведь ей было что скрывать. Мотивы ее бегства в Южную Каролину отнюдь не были так просты. Да, ей безусловно было необходимо официально оформить права на наследство. Но это было только половиной правды. Вторая половина была настолько личной и болезненной, что говорить о ней с почти незнакомым человеком было совершенно немыслимо. Особенно с таким, как казалось Пенни, враждебно к ней настроенным собеседником. От волнения она невольно сжала в пальцах изящный хрустальный стакан, вспомнив о своей расторгнутой помолвке с Симоном Монтгомери. В ее ушах до сик пор стояли возмущенные упреки матери, брань и поношения его родственников, оскорбленное молчание жениха — вся эта картина вновь пронеслась перед ее глазами.

Тогда все считали, что такой небогатой невесте, какой была Пенни Оуэн, сказочно повезло, ведь она словно бы выиграла миллион в лотерею, заполучив в женихи директора рекламного агентства Глисона. И удивлению окружающих не было предела, когда она расторгла помолвку за восемь недель до свадьбы. Ее объяснения, что она только сейчас поняла, что не любит Симона, казались всем просто нелепыми. Негодование вновь вспыхнуло в ней с прежней силой, когда она вспомнила плаксивые тирады своей матери о надежных и верных мужьях, о том, что любовь в браке — не самое главное. Еще неприятнее были негодование оскорбленного Симона и истерические выкрики ее несостоявшейся свекрови, которая заявляла, что она предвидела подобный исход их отношений, потому что чего же еще можно было ожидать от этой мерзкой девчонки, от которой даже отрекся ее отец.

Пенни вновь припомнила все эти гнусные намеки, касавшиеся обстоятельств ее появления на свет, ее нравственности, ее умственных способностей, которые, как из ушата помои, выплескивала на нее Соня Монтгомери. Да, возможно Пенни и слишком поздно объявила о своем решении, но зато какое облегчение испытала она, когда с этим кошмаром все было кончено.