Единственный чеченец и другие рассказы - [5]
Офицеры тоже стягивались к кормушке, шатру поменьше рядом с тентами для солдат. Бодро здоровались:
— Привет, Михалыч!
— И вас туда же, товарищ майор.
— Что носы повесили, командиры?
— А у тебя и черешок сник, как сюда прислали.
— Ты проверял, как сейчас помню!
— Дак мне Людка с санчасти баяла — хрен, мол, еще пойду к нему, сосис вялый и бздит по ночам!
Дружный хохот покрывал вздох:
— Увянешь тут…
При желании можно было не ходить в пищеблок, взять порцайку на кухне или прямо из норы заслать бойца. Но в хорошую погоду столовка превращалась в клуб, да и начальство иногда выкидывало фортели — устраивало проверку внешнего вида и присутствия, соблюдения распорядка дня или собрание прямо после завтрака. Умеренная щетина со скрипом прощалась, хотя делались попытки струнить нерях:
— Товарищи офицеры, поступило указание — всем регулярно бриться, чтобы не выделяться на фоне солдат! Для вашей же безопасности — снайперы щелкают, как семечки.
Майор Зенкевич, тоже из училища, имевший морду нового русского и одесский говорок, реагировал не вставая:
— Тащ полковник, посмотрите на мою харю. И ще, кто-то спутает, я умоляю вас?..
Собрание грохнуло, и нововведение не прошло. Отросшую шерсть мерзко соскребать даже в цивильных условиях, а здесь представлялось и вовсе неосуществимым — с потом и грязью никакие лосьоны не спасли бы от язв. Исполняющий же обязанности командира полка носил чин рангом ниже, но настоящий служивый «под-» должен опускать. Будучи по натуре не вредным, на мелочи он умел закрыть глаза.
С командованием в полку тоже творилось Бог знает что. Родной «папа» ушел вроде как с повышением наверх, где пока что-то исполнял, то есть официально числился на прежнем месте. Присланный на смену пенсионник явно мечтал озвездиться как дагестанский коньяк и свалить подальше, но не мог быть утвержден в должности, пока ее не освободят. Особого рвения он не являл, главным образом находясь в разъездах, наверное, по важным делам. Заправлял всем начштаба Кузьмин, сам надеявшийся получить заветный пост, но временно отстраненный «варягом». Человек он был недалекий и сам подчеркивал фельдфебельство вечным "а я вам докладываю", но что-то еще держалось и функционировало в основном благодаря ему.
Офицеров всех звеньев, кроме штабного, остро не хватало. Командированные не успевали полностью заменять треть их, находившуюся перманентно в отпусках, по идее отменявшихся в условиях войны. «Спецоперация» таковой не считалась, что влекло много кровавой дури в ходе боевых действии — наступай-отступай, дерись-мирись, воюй без ущерба для мирного населения, и всяческих несуразиц служебного толка. Места отбывших занимали кадры, отряженные из министерства, округов, училищ и других невойсковых подразделений — их отрыв мыслился наименее ущербным. На деле выходил бред: Федорин, последний раз читавший какой-то устав перед экзаменом по «военке», получил взвод, обходившийся без пастыря больше года. Не успев запомнить его состав числом, был назначен замкомроты с исполнением обязанностей полного командира, так как и тот свалил. Второй человек со звездами в роте, немолодой прапорщик Шалеев, держался чуть наособицу, называл его по имени-отчеству, хотя ранговых границ здесь не соблюдали. Прибывшего с ними подполковника Стекольникова, ставшего здесь комбатом, Федорин с училища звал Васей. Чехарда прямых солдатских начальников, призванных заставлять их работать, влекла стойкое обоюдное настроение "на хрена оно, если мне (тебе) завтра уезжать"…
После завтрака, перекурив у столовой, разошлись в подразделения. Возни хватало ежедневно — копать, таскать, строить, укреплять и, конечно же, заниматься порядком. Пару раз в лютый дождь, сжалившись, людей велели рассадить в палатках по койкам (больше негде) и вести занятия по тактической подготовке. Как это делать, Федорин не представлял, ибо забыл даже ТТХ «Калашникова». В итоге разрешил войскам подшиваться, строчить письма, кемарить, только не шумя, выставив дозорных, которые при шухере мухой неслись бы к нему. Сам отвалил в землянку и тоже приспал, был удивлен, что Баранов два часа парил своих бойцов действиями стрелкового отделения в наступлении, обороне и разведке, при проверке населенных пунктов и транспорта, приводя многочисленные примеры. Хлопцы слушали с интересом, временами галдели, имея тоже что рассказать… Совещаний вроде не предвиделось, подведомственный личный состав в большинстве убыл на сопровождение, и Федорин залез обратно в дыру, решив поваляться еще. Тяга к койке изобличала неуклонное опускание, но думать об этом было лень.
Училище внутренних войск, переименованное в юридический институт с увеличением штатов и приема, превратилось в лакомый кусок. С сокращением многих военных заведений конкурсы в МВДэшные шараги росли каждый год, увеличивая возможности сотрудников и начальства, однако Федорина взяли практически с улицы — милость неба, судьба. Вакансии по топографической части, вроде бы единственно подходившей ему, отсутствовали, но была введена должность помощника начальника редакционно-издательского отдела при ученом совете института (ПНРИО при УС, он не сразу запомнил и еще дольше не мог выговорить разом). Профессиям и навыкам служащих здесь не придавали значения, прикажем — станешь доктором наук. Отдел состоял из двух человек, шефа и заместителя, вследствие чего сама работа, естественно, ложидась на второго, благо хоть требовала из умений лишь относительной грамотности. Федорин хорошо учился в школе и новой специальностью овладел в довольно короткий срок. Главной сложностью оказалось выбивать из большезвездных мужей плоды творчества, какие-нибудь тезисы к отчетной научно-практической конференции. Побегав за ними по коридорам, отделам, кабинетам, когда припирал срок, добыв наконец вымученные странички, оставалось их в меру сил причесать и отдать компьютерной машинистке Вале. Затем тезисы шлепали на ротаторе в количестве ста экземпляров, указав в данных нужные для публикации «300», слали в нужные инстанции и раздавали довольным участникам, остаток скидывали в библиотеку. Выпускали никчемные методички, которыми заставляли пользоваться курсантов (то есть теперь слушателей), сборники статей, замначальника по научной части лелеял даже в мечтах «Вестник» или "Ученые записки", но о практическом внедрении, к счастью, речи пока не шло.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.