Единственный чеченец и другие рассказы - [2]

Сама часть располагалась на голой сопке вокруг брошенной кошары, чудом уцелевшей в полыме войны. Посередке торчал кирпичный сарай о трех комнатках для чабанов, когда-то даже электрифицированный — вдоль грунтовки тянулись к нему добросовестно ободранные столбы. Избушку тоже обнесли на совесть, внутренность густо уделали овцы, верно, прячась от непогоды. Прибывшей в конце зимы для разбивки лагеря роте обеспечения пришлось выгребать первосортнейший, усохший в корку навоз и мыть ледяной водой пол и стены, испещренные угольными граффити "аллаху акбар", "Смерть русским!", "Мусик казел" и прочей незамысловатостью. Проемы затянули пленкой с брезентовыми шторами для светомаскировки, пристроили снятую где-то дверь, а кубатуру вымазали до потолка древним суриком из ржавой металлической бочки, разжиженный бензином. Так было оборудовано помещение под штаб, самое главное подразделение, без которого не может протекать боевая работа войск. Остатки загонов быстро ушли в огонь и на всяческие постройки.

Поносный интерьер рождал сложные ощущения у впервые попавших, скоро выявились и более существенные недостатки: смрад испражнений так и не удалось выветрить, а скверно взявшаяся краска пачкалась и от буржуйки тоже начала вонять. Разместившееся было под крышей начальство вернулось в кунги машин и вагончики, приштабные офицеры мельче расползлись в землянки — от холодов все, кто мог, понарыл руками бойцов нор. Солдаты преимущественно остались в палатках, но им уставом полагались тяготы и лишения службы родной стране.

В дверцу сунулась голова «замка» первого взвода барановской роты:

— Тащ капитан, личный состав построен!

Тот дохлебывал чай с горбушкой. Столовались по-окопному, из одного с бойцами котла; формовое печево было в радость, его не всегда успевали подвезти, вынуждая поварскую братию извращаться с разными лепешкосухарами. Масло, почти упраздненное в армии, полагалось на театре военных действий, но его мало кто не видел. Личные продовольственные заказы почтари и медики возили только начальству, а у прикомандированным не осталось и средств выплаты ждали дома по возвращении, прихваченное с собой расточилось давно.

— Больные, шальные, уставшие есть?

— Двое больных.

— Заступающий наряд оставил?

— Так точно.

— Все, сейчас иду.

Сержант исчез.

Выпускник пединститута Федорин еще недавно имел туманное представление об армии, тем паче самом ее низу. Их с Барановым упекли сюда на полтора месяца вследствие того, что у комсостава брошенных в огонь частей сохранялись тем не менее плановые отпуска. Убывающих заменяли материалом, присланными со всех концов державы, что отнюдь не способствовало повышению дисциплины и боевой спайки. Здесь Федорину пришлось увидеть на практике, что такое по масштабам и следствиям поминаемый на всех уровнях некомплект, тем более для воюющих подразделений. Через неделю после заброски они остались единственными офицерами в возглавляемых ротах. Даже лейтенантов-взводных в полку было наперечет, особенно сейчас, накануне лета. Ближе к осени штатное расписание кое-как латалось пополнением из училищ, но далее за год это звено вновь рассасывалось. Юные правоведы в погонах вообще стремились данной лямки по возможности избежать, получив звание и плюя на контракт, массово увольнялись. Разжаловать и сослать на срочную их никто уже не мог, судебных преследований реально не осуществлялось, лишь приходилось для скорейшего вызволения оплатить иногда неизнос формы. Их ждали правительственные учреждения, адвокатура, непыльные места в разных конторах, на фоне которых армейская действительность выглядела кошмаром. Поболтавшиеся на Кавказе обычно рвались оттуда любой ценой. Сдюжившие же один солдатский призыв, не выбывшие по ранению или действительной болезни скоро поднимались в служебной иерархии выше. «Растут» на войне или полувойне все быстро.

В результате обязанности командиров взводов исполняли заместители-сержанты, в обход правил на офицерские должности назначали прапорщиков, вчерашних солдат, трясли контрактных, у кого был семестр в любом занюханном институте, а то и техникуме — давай, пошлем на курсы, лет через пять, глядишь, уже генерал… Те смеялись: я свои полгода на броне отмерзну и поеду с лавэ к бабе, а ты двадцатник по землянкам тяни. В третьем батальоне имелся лейтенант-"пластилин", призванный на два года после какого-то инженерного факультета с юридическим оттенком (в последние годы чего только не пооткрывали). Как-то схерив общевойсковую специальность, формально вбитую на «военке» трудами преподавателей-отставников, его сгребли в ВВ, практически лишенные возможности пополнять свои кадры таким путем: военные кафедры, число которых и так сократилось втрое, соответствующих номенклатур просто не штамповали. Не сумевший уклониться от почетной обязанности выпускник, худой и жалкий, мало подходил к центурионской задаче «держать» тридцатимордную банду, заставляя работать, как именуется на казенном языке соблюдение правил и способность выполнить любой приказ…

Правда, должного количества подчиненных нигде тоже не набиралось. Половина — считалось уже хорошо, полк давно не укомплектовывался полностью даже в призыв, с передислокацией сюда таял, как снег под солнце. На гражданке парни косили, прятались, откупались от армии, из части бежали, в том числе к «духам», получали ранения, болели всякими невероятными сыпняками. Идеальная на бумаге командная система — под ефрейтором трое рядовых, у взводного три сержанта и так до маршала включительно — шла насмарку за отсутствием личного состава. Батальоны числом и боеспособностью равнялись ротам, полк только назывался полком да тащил вверенное хозяйство, порядком урезанное и обветшавшее.