Единственная высота - [28]

Районное начальство благосклонно присматривалось к новому главврачу. Однако ровно через год после приезда в Хорошеево Дагирова вызвал к себе районный прокурор. Дагиров удивился: взяток он не берет, махинациями не занимается.

— Не занимаетесь? — усомнился прокурор. — В больнице каждый день мясные обеды, в то время как в райпотребсоюзе уже две недели нет мяса. Где вы его взяли?

— Ну… — замялся Дагиров. — В колхозе.

— А каким образом? Платить колхозу вы не имеете права. Что ж, вам подарили это мясо, а? Далее. Водонапорную башню строите?

Башня была видна всему райцентру, только о ней и говорили.

— Строим.

— А где взяли цемент, кирпич? Покажите накладные.

…Лишь вмешательство райкома партии спасло Дагирова от скамьи подсудимых. Пришлось на время унять хозяйственный зуд.

Прошло три года. Все дальше уходила в памяти война, жить стало полегче, административные заботы занимали меньше времени, прибавилось опыта, появились связи. По-прежнему было много больных и много операций, каждый день он с удовольствием становился к операционному столу, но все чаще ловил себя на мысли, что это уже было. Такая же спина, такой же поворот головы, та же болезнь, и сам он делает одни и те же движения. Круг страданий человеческих замкнулся, притупилось ощущение собственной исключительности, ночные вызовы потеряли героический оттенок и стали весьма неудобным атрибутом профессии, исчезла гордость победы над смертью, потому что чего уж гордиться добросовестным исполнением своих обязанностей. А проигрыш всегда весомее и дольше помнится.

Теперь уж не хотелось да и не надо было просиживать все вечера в больнице, но куда деваться? В клубе месяцами шла одна и та же кинокартина. Завязалось было знакомство с несколькими семейными учителями, но разговоры в их компании всегда вертелись вокруг учебных планов, часовой нагрузки, проверки тетрадей и комбикормов — учителя держали скотину, а с кормами было худо; категории же возвышенные никого не волновали. Дагиров напрасно пытался вовлечь их в рассуждения о предназначении человека, нравственном долге и смысле существования; его слушали со снисходительной улыбочкой: молодой еще, холостой, обзаведется семьей, поймет, что комбикорма важнее. Он шел по темному селу, хрустели, разваливаясь под сапогами, комья застывшей грязи, в редких окнах пробивался слабый свет десятилинеек. Хотелось расправить пошире плечи и закричать во все горло… Неужели так всю жизнь?!

Пустой дом за день выстывал до наледи в углах, он растапливал кафельную печь-голландку, березовые дрова быстро разгорались; плясали, извиваясь, желтые языки пламени, на них можно было глядеть до бесконечности. Это успокаивало. В конце концов уверенность в том, что ты должен стремиться к высокой цели — это всего лишь плод воображения.

Однажды летом он возвращался из областного центра после совещания. Проселок был выбит тракторами, и автобус так немилосердно подкидывало, что сидевший как раз над передним колесом старик вынул новенькие вставные челюсти, посмотрел их на свет и, завернув в платок, положил в карман. Этот невинный и вполне объяснимый поступок вызвал среди пассажиров взрыв хохота.

— Ох, дед Федот, уморил! — кричала толстая тетка в голубой распашной кофте. — Сохранил, значит, главную свою ценность! Ты их теперь только по праздникам встремляй обратно да когда в церкву ходишь!

Желая узнать причину веселья, шофер на миг обернулся, автобус кинуло в сторону, девичий голос сдавленно ойкнул, и Дагиров почувствовал, что ему на голову падают какие-то тяжелые остроугольные предметы. Он вскочил. Незнакомая девушка, раскинув руки, пыталась удержать подпрыгивавшие на заднем сидении стопки книг, бечевки лопались, брошюры с зеленым туловищем колорадского жука на обложке сыпались на грязный затоптанный пол.

— Да помогите же! — сердито блеснула девушка синим глазом, и Дагиров кинулся подбирать изданное массовым тиражом творение о грозном вредителе картофельных полей. Рука подвернулась, он неловко оперся, несколько книжечек скользнуло вниз.

— Никогда б не подумала, что хирург может быть таким неловким!

Он поднялся, отряхнул брюки, прижал ладонь к пылающей щеке.

— Вы меня знаете?

— Кто ж не знает нашего знаменитого хирурга!

— Ну зачем же так… А вот вас я не встречал в Хорошееве… Он внимательно разглядывал ее наливающееся румянцем лицо. — Точно не встречал, вас нельзя не запомнить. В командировку?

Девушка рассмеялась.

— Нет, навсегда. До-мой! Кончила культпросветучилище, теперь буду заведовать клубом. Еле выпросила назначение в свое родное село. Уж они — комиссия-то — и туда меня, и сюда, даже в городе предлагали, золотые горы сулили, а я — ни в какую! Уперлась, реву — только домой! Уж так соскучилась по родителям, по лесам нашим заповедным, по озеру.

Дагиров слушал, приоткрыв рот.

Тетка в голубой кофте, толкнула локтем соседку.

— Дунь, гляди, как доктор наш Любку Предеину глазищами своими черными усматривает. Прямо-таки с косой готов проглотить. Ох, охмурит девку, будет Василь Егоровичу горе!

Кашлянув пару раз, заглох мотор, автобус остановился, шофер, шлепнув тяжелой ладонью по колену, крикнул: