Единственная революция - [16]

Итак, что такое удовольствие и что же такое счастье? Вы знаете, сэр, что если, рассматривая цветок, отрывать его лепестки один за другим, то вообще не останется никакого цветка. У вас в руках останутся только его обрывки, и обрывки не составляют красоты цветка. Так что, глядя на вопрос, интеллектуальным анализом мы не занимаемся, этим бы мы сделали весь предмет сухим, бессодержательным, пустым. Мы смотрим на него глазами, которые очень осторожны, глазами, которые понимают, которые прикасаются, но не рвут. Поэтому, прошу вас, не разрывайте его – и не уходите с пустыми руками. Оставьте аналитический ум в покое.

Удовольствие поддерживается мыслью – не так ли? Мысль может придать ему постоянство, кажущуюся продолжительность, которую мы и называем счастьем; и так же мысль может придать продолжительность печали. Мысль говорит: «Это мне нравится, а это не нравится; это мне хотелось бы удержать, а вот это отбросить». Но мысль создала и то, и другое, и теперь счастье стало образом мысли. Когда вы говорите: «Я хочу остаться в этом состоянии счастья», – вы и есть мысль, вы – память о прошлом переживании, которое называете удовольствием и счастьем.

Итак, прошлое, вчерашний день или множество давнишних вчерашних дней, которые и есть мысль, – это прошлое говорит: «Мне хотелось бы жить в том состоянии счастья, которое у меня было». Вы превращаете мёртвое прошлое в действительность настоящего, и вы боитесь утратить его завтра. Так вы построили цепь непрерывности. Корни этой непрерывности – в пепле вчерашнего дня, а потому она ни коим образом не будет живой. Ничто не может расцвести на пепле, но мысль – это пепел. Так что вы сделали счастье произведением мысли – и для вас оно действительно является произведением мысли.

Но есть ли что-либо другое, кроме удовольствия, страдания, счастья и печали? Существует ли блаженство и экстаз, не затронутые мыслью? Ведь мысль весьма тривиальна, в ней нет ничего оригинального. Задавая этот вопрос, мысль должна отказаться от самой себя. Когда мысль отказывается от самой себя, имеет место дисциплина самозабвения, которая становится благодатью строгой простоты. Тогда строгая простота не является жёсткой и грубой. Жёсткая строгость – продукт мысли, её отвращение к наслаждению, к поблажкам, к потаканию своим слабостям.

От этого глубокого самозабвения, когда мысль забывает себя, поскольку она ясно видит свою собственную опасность, вся структура ума успокаивается. Это поистине состояние чистого внимания – и из него приходит блаженство, экстаз, который невозможно выразить в словах. Когда он выражен словами, в нём нет реальности.

10

Медитация – движение в тишине. Безмолвие ума есть способ действия. Действие, рождённое из мысли, является бездействием, которое порождает беспорядок. Это безмолвие ума – не продукт мысли и не прекращение болтовни ума. Спокойный ум возможен только тогда когда спокоен сам мозг. Клетки мозга – клетки, которые столь долго обуславливались, чтобы реагировать, проецировать, защищать, утверждать, – эти клетки становятся спокойными лишь тогда, когда они видят то, что есть на самом деле. Из этого безмолвия возникает действие, которое не будет причиной беспорядка; оно возможно только тогда, когда не стало наблюдающего, когда нет центра, того, кто переживает, – потому что тогда само видение оказывается действием. Видение возможно только из безмолвия, в котором все оценки и моральные ценности окончились.

Этот храм был старше своих богов. Боги оставались – узники храма, – но сам храм был гораздо более древним. Толстые стены и колонны коридоров были украшены резными фигурами лошадей, богов, ангелов. Они обладали особым качеством красоты, и когда вы проходили мимо, появлялись мысли о том, что случилось бы, если бы все они, включая и самое сокровенное божество, ожили.

Говорили, что этот храм, и в особенности его сокровенное святилище, восходит к невообразимой древности. Когда вы бродили по различным коридорам, освещённым утренним солнцем, с их резкими, ясными тенями, вы раздумывали о том, что же всё это такое – как так вышло, что человек создал богов из собственного ума, вырезал их своими руками, поместил их в храмы и в церкви и поклоняется им?

Храмам древних времён свойственны странная красота и мощь. Кажется, что они рождены из самой земли. Храм этот был почти также стар, как человечество; божества, находившиеся в нём, были облачены в шелка и увиты гирляндами; их пробуждали ото сна песнопениями, благовониями, звуками колокольчиков. Казалось, благовония, сжигавшиеся в течение многих прошлых столетий, пропитывают весь храм, такой огромный и занимающий, должно быть несколько акров.

Похоже, люди шли сюда со всех концов страны, и богатые и бедные, но только лица определённого класса допускались в само святилище. Вы входили туда через низкую каменную дверь, переступая через парапет, стёртый от времени. Снаружи святилища стояли каменные хранители, а когда вы входили во внутрь храма, там оказывались жрецы, обнажённые до пояса, торжественные, величественные, поющие гимн. Все они были довольно полными людьми, с большими животами и с тонкими руками. Их голоса были хриплыми, ведь пели они эти гимны уже много лет; Бог или Богиня был почти бесформенным. Должно быть, когда-то было и лицо, но черты его почти стёрлись. Драгоценным украшениям, должно быть, не было цены.