Единственная наследница - [109]

– А правда, что один из графов Казати умер от горя? – спросила Мария.

– Так говорят, – лаконично ответил Чезаре. Он был в хорошем настроении и улыбался.

– Трогательная история, если она такова, как мне рассказали. – Мария говорила, чтобы избавиться от беспокойства и волнения.

– В бараках тоже полно трогательных историй, – заметил Чезаре, – но никто не говорит о них, потому что им не хватает величия. Великая любовь и нищета не сочетаются в головах людей. У моей матери не хватило бы времени, чтобы умереть от любви. И прекрасная Изолина не от любви умерла. От нее умер граф. Знатные гораздо чувствительней к любовной болезни. – В его голосе проскользнула нотка сарказма.

Элегантный лимузин остановился на залитой солнцем площадке перед виллой, описав по ней медленный полукруг. Романо подбежал открыть дверцу со стороны хозяина.

– Добро пожаловать, синьор Чезаре, – сказал он, приветливо улыбаясь. Это был человек с черным от солнца лицом и узкими карими глазами, спокойными и добрыми.

Чезаре обменялся с ним приветствием и обошел вокруг машины, чтобы помочь выйти Марии. Но она опередила его и уже стояла перед Аузонией, маленькой коренастой женщиной с недоверчивым взглядом и крупным невыразительным лицом.

– А это синьора… – Чезаре запнулся. Его властная манера разговаривать здесь спасовала перед тысячелетними предрассудками.

– Я Мария, – вывела она его из затруднения, протянув руку Аузонии.

Больше ничего и не нужно было: Аузония знала о ней. Большая узловатая рука служанки, которую она деревянно подала Марии, не отвечая пожатием на пожатие, а выражая неприязнь к этой чужой женщине, которая входила в дом вместе с хозяином, как некоторые другие, изредка появлявшиеся здесь.

– А я Аузония, – сказала она, опуская глаза перед этой синьорой, которая синьорой не была, но которой она отныне должна повиноваться.

– Наконец мы познакомились, – воскликнула Мария, вкладывая излишний энтузиазм в свои слова. – Я бы хотела, чтобы мы подружились.

– Да что вы, синьора Мария, – пошутила служанка, – я бедная невежественная женщина. – Она схватила сразу два чемодана из багажника и, сгибаясь под их тяжестью, понесла к двери.

– Иди с Аузонией, – предложил Чезаре. – Она покажет тебе дом.

– Конечно, – сказала Мария, не без робости последовав за женщиной.

Вилла, к которой вела мраморная лестница, была двухэтажной. На первом этаже находились столовая, гостиные, бильярдная, библиотека и кабинет; а на втором – спальни. Кухня располагалась в цокольном этаже, в полуподвале – гардеробная с прачечной. Из окон второго этажа были видны вековые деревья: платаны, вязы, липы, буки, сосны. За домом был цветущий луг, обнесенный низкой гранитной балюстрадой, а дальше газон с фонтаном с двумя каменными сиренами, из ртов которых била вода.

– А это Мадонна Караваджо, – сообщила Аузония, указав на статую в центре ниши в молельной. – То есть, – уточнила она, – это копия Мадонны Караваджо.

– Очень красивая, – заметила Мария, чтобы что-то сказать. Эта была такая же, как все мадонны, которых она видела: нежная, страдающая, экстатическая, с нимбом над склоненной головой и молитвенно сложенными руками.

– Здесь, – продолжала Аузония, – старая графиня Казати собирала свою семью и прислугу, чтобы читать молитвенник в летние вечера.

– А теперь? – спросила Мария, стараясь найти предлог, чтобы поговорить с этой женщиной.

– Иногда я прихожу сюда помолиться, – грустно ответила та. – В доме все антихристы. Начиная с Романо и кончая садовниками, что следят за парком.

Покупая «Силенциозу», которая, как он считал, принадлежала ему по праву крови, Чезаре не тронул архитектуру и декор, перестроив частично только внутренние помещения. Он переделал комнаты второго этажа, чтобы устроить здесь роскошные ванные, отделанные разноцветным мрамором: от белоснежного до ярко-розового и зеленого. Мебель тоже сменили. Больдрани украсил свое жилище изумительным антиквариатом и полотнами знаменитых художников. Роскошь, отсутствующая в его городском особняке на Форо Бонапарте, напротив, бросалась в глаза здесь, на вилле Караваджо, на которой он бывал изредка, но ее считал домом своих предков.

Мария в растерянности смотрела на все это, а августовское солнце за окном склонялось к горизонту. Пожалуй, впервые она почувствовала власть и богатство этого человека, с которым так странно свела ее судьба. Это богатство, превосходившее всякое воображение, вызывало у нее страх, казалось ей чудовищным и бесполезным.

– А это ваша комната, синьора, – холодным тоном сообщила Аузония. – Синьор Чезаре велел мне приготовить ее для вас. Это самая красивая комната на вилле. Никто раньше не спал в ней. – Аузония старалась быть бесстрастной, но в тоне ее сквозило осуждение.

– Это уж слишком! – не удержалась от восклицания Мария при виде таких роскошных апартаментов.

«Я тоже так считаю», – подумала Аузония, но вслух лишь сказала:

– Я следовала приказаниям, синьора. С вашего разрешения, – попрощалась она, – я продолжу свою работу. Если понадоблюсь – вот колокольчик, – и показала на ночной столик.

Чезаре предоставил ей самую красивую спальню на вилле, в ярко-синих с золотом тонах, с широкой постелью и пологом из легкой ткани, которая превращала ее в интимный и кокетливый альков. Толстый синий ковер с золотисто-желтыми разводами покрывал пол. Ванна из голубого мрамора казалась роскошнее из-за кранов из ляпис-лазури и больших венецианских зеркал с позолоченными рамами.