Единственная любовь Казановы - [45]

Это было типичное проявление безумия, овладевающего полами, без чего человечество, зажатое в рамках некоего жуткого фаланстера добропорядочного и единообразного здравого смысла, осталось бы без единого всплеска безумия, которое и делает наше существование сносным. Но вот перед вами Казанова, одним прыжком погрузившийся на семь саженей в безумие, покинув послушные губы и уступчивые колени Джульетты ради взмаха руки — весьма двусмысленного жеста, в лучшем случае обещавшего не больше сексуальных радостей, чем те, от которых он столь резко и нелюбезно отказался. Человек этот, говорим мы, на какой-то момент «лишился рассудка».

Если это выражение означает: «отдаться на волю своих инстинктов без секунды промедления или попытки сдержать себя», то Казанова действительно «лишился рассудка» на те несколько минут, которые понадобились ему, чтобы слететь через три ступеньки с лестницы и выскочить на шумную Корсо, заполненную толпой, готовой позабавиться с любым, достаточно слабым, чтобы стать жертвой. Попав в толпу, Казанова мгновенно понял, как нелепо повел себя: Анриетта и ее коляска давно уже исчезли из вида. Но легче сделать первый глупый шаг, чем остановиться. И Казанова, не раздумывая, а по-прежнему подчиняясь инстинкту, помчался следом за коляской.

Неожиданное появление растрепанного молодого человека без маски и маскарадного костюма мгновенно привлекло внимание толпы. Люди с гиканьем и насмешками закрутились вокруг него, осыпая конфетти и непристойными шутками. Казанова вскипел и попытался пробиться сквозь окружавших его людей, тотчас вызвав их возмущение. Полетели комья грязи, заменяющие массам красноречие, посыпались удары, ему разорвали рубашку, стали дергать за волосы. Толпа была настолько взвинчена, что готова была линчевать его, — ну что такое чья-то жизнь, когда народ веселится: ведь он это заслужил!

По счастью, Казанова вовремя увидел грозившую ему опасность. И опять-таки по счастью, он был мужчина крупный, способный при необходимости выказать почти невероятную силу. С неожиданностью, на миг озадачившей напиравших на него людей, он отказался от попытки проложить себе путь по Корсо, где каждый тяжело давшийся шаг подводил его лишь к более плотному барьеру враждебных тел, и резкими бросками кинулся через улицу туда, где было меньше народа. Толпа уловила его намерение и с проклятьями, криками, взрывами хохота, молотя кулаками, попыталась удержать его, но он пробил себе дорогу могучими руками, плечами и ударами колен и добрался до узкого проулка, ответвлявшегося от Корсо и приводившего после нескольких поворотов в лабиринт старых паршивеньких улочек. Сбросив с себя руки самых упорных преследователей, Казанова кинулся в узкий грязный проулок — вслед за ним с гиканьем неслись оборванцы и крепкие здоровые горожане, жаждавшие поразвлечься.

Если бы они поймали Казанову, ему пришлось бы очень туго, но он — в отличие от большинства преследователей — находился в местах, которые прекрасно знал. Огибая углы старых дворцов, ныряя под осыпающиеся арки, пробегая мимо вонючих дворов и конюшен, Казанова наконец сумел уйти от погони и, пересекши темный двор, нашел убежище под пещерными сводами винного погребка. Остановившись за дверью, тяжело дыша, Казанова слышал, как замирал вдали топот ног вместе с криками разочарования и угрозами кровавой расправы.

Когда последний отзвук поистине смертоносного преследования затих, Казанова наконец смог расслабиться и оглядеться. Он находился у входа в большой сводчатый зал, такой же огромный, пустой и почти такой же грязный, как современный железнодорожный туннель, правда, древние стены здесь были когда-то расписаны яркими фресками. В дальнем конце туннеля виднелся в полутьме огонь, горевший на кирпичном помосте среди огромных чугунных котлов, сковородок и вертелов. В нише и вдоль одной из стен стояли большущие кувшины и грязные черные бурдюки с вином, а сама зала была разделена грубыми деревянными перегородками на маленькие закоулки, какие все еще можно встретить в некоторых английских тавернах.

Зрелище это, столь любопытное и живописное на взгляд современника, показалось ничем не примечательным Казанове, ибо роковым образом было ему знакомо. Занимало его сейчас то, что одежда его была разорвана и вся в грязи, что он оставил шляпу и плащ во дворце Аквавивы, что от удара камнем в голову из раны текла кровь, как и из многочисленных царапин — следов ногтей, прошедшихся по разным частям его тела.

— Эрколе! — крикнул он, заполнив эту пещеру-кухню раскатами своего баса. — Эрколе! Аталанта! Это я, Казанова!

Со двора донеслось шарканье ног.

— Убирайся! — рыкнул хриплый мужской голос.

— Никаких драчунов-пьяниц! — взвизгнул высокий голос сварливой женщины.

Казанова расхохотался при виде двух лохматых голов и довольно грязных встревоженных лиц, выглянувших в кухню из убогого закоулка, величественно именуемого спальней.

— Что?! — воскликнул, смеясь, Казанова и направился к ним, раскрыв объятия. — Вы что, с сегодня назавтра уже не помните тех, с кем дружили вчера?

— Казанова!

А Казанова не раз укрывался здесь, найдя в этой мрачной таверне отдохновение от строгих правил и великолепия дворца Аквавивы, и своим веселым нравом, своими шуточками, своими анекдотами и бьющим через край жизнелюбием вскоре завоевал безусловную преданность хозяина таверны и его жены. А сейчас прокопченная маленькая траттория послужила ему пристанищем от куда более серьезной угрозы самому его существованию.