Единорог Эвдорика - [18]

Метьюэн юркнул в тень и подождал, пока мимо них прошли два студента. Затем он продолжил настраивать аппарат одной рукой, а другой держал Инглхарта на прицеле. Растерянный Инглхарт, не зная, чем заняться, стал расспрашивать про устройство аппарата. Метьюэн выдал ему в ответ длинное предложение, напичканное техническим жаргоном. Инглхарт отчаянно пытался найти выход из положения. Он не мог назвать себя очень смелым молодым человеком, особенно тогда, когда на него направлен пистолет или его эквивалент. Костлявая рука Метьюэна не дрожала. Он настраивал аппарат почти на ощупь.

– Ну вот, – сказал он, – вроде бы все должно сработать. Вот тонический метроном, который выдает ноту на частоте 349 герц, содержащую 68,4 звуковых импульса в минуту. Это, по различным техническим причинам, дает наибольший гипнотический эффект. С этой точки я смогу обработать все колледжи на Колледж-стрит.

Он последний раз что-то подкрутил.

– Это будет самая веселая из моих шуток. А вся прелесть ее в том, что, раз меня признали сумасшедшим, то мне за нее ничего не смогут сделать! Поехали, Брюс… Фу, здесь что, кто-то оборудовал стойку бара? Последние пять минут я чувствую запах и вкус алкоголя… Черт!

Из стеклянного стержня вырвалась ослепительная вспышка, и в ту же секунду из мрака метнулось мохнатое тело Джонни. Айра Метьюэн рухнул на землю и потерял сознание.

– Шкорее, Брюш! – рявкнул Джонни. – Подними ррашпылитель, я его там урронил. Отвинти контейнерр внижу. Не рражлей! Потом иди шюда и влей вше ему в ррот!

Пока это проделывалось, Джонни раздвигал челюсти Метьюэна когтями, словно Самсон, раздирающий пасть льва, только на этот раз Самсон и лев поменялись местами.

Они выждали несколько минут, пока алкоголь делал свое дело, и прислушивались к доносящимся звукам. Но в колледжах было все тихо, только откуда-то периодически доносился звук пишущей машинки.

– Я побежжал домой, – пояснил Джонни, – и всял в ехо комнате ррашпылитель. Потом нашел Уэбба, ашшиштента по биофижике, он отвел меня в лаборраторрию и дал шпирт. Жатем я подкрралшя и штал бррыжгать ему в ррот, кохда он говоррил. Немнохо попало, но я не шмог наштрроить его прравильно, и штруя ударрила в нехо, не ушпев ррашпылитьшя, и ошлепила ехо. Ты же жнаешь, у меня нет пальшев. Поэтому прришлошь пррименить то, што в книхах нажываетшя гррубой шилой.

Метьюэн очнулся и стал проявлять признаки нормальности. Поскольку без стеклянного стержня он был всего лишь безобидным профессором, Джонни отпустил его.

– Я так счастлив, что ты это сделал, Джонни, – пробормотал он. – Ты спас мою репутацию, а может быть, и жизнь. Эти тупицы в госпитале так и не поверили, что меня надо все время накачивать алкоголем, так что я, естественно, протрезвел и снова свихнулся. Может быть, на этот раз до них дойдет. Пошли, мне надо скорее вернуться. Если они еще не обнаружили, что меня нет, то, может быть, не станут поднимать шум. Когда меня выпустят, я стану работать над постоянным нейтрализатором своего препарата. И я найду его, если только раньше не помру от язвы из-за того спиртного, что мне придется пить.

* * *

Джонни неторопливо шел домой по Темпл-стрит, чувствуя себя мудрецом из-за прорезавшегося у него таланта утрясателя неприятностей. Возможно, трезвый Метьюэн и был прав насчет тщетности всего на свете. Но если подобная философия могла нарушить приятное настроение Джонни, то, в таком случае, пусть он остаётся пьяным.

Он был рад, что Метьюэн скоро излечится и вернется домой. Профессор был единственным человеком, к которому Джонни испытывал сентиментальную привязанность. Но пока Метьюэн находился далеко, Джонни не собирался упускать ни секунды наслаждения полной свободой. Дойдя до особняка Фелпса, он не зашел сразу внутрь, а просунул лапу в щель между стеной и забором. Она вернулась с огромной плиткой жевательного табака. Джонни откусил половину, сунул остаток обратно в тайник и вошел в дом, счастливо чавкая на каждом шагу. А почему бы и нет?

Единорог Эвдорика [3]

Когда пассажирская карета сэра Эвдорика Дамбертсона начала регулярно курсировать по линии, Эвдорик задумался о расширении своего предприятия. Он продолжит линию от Кромница до Согамбриума, столицы Новой Наполитанской Империи. Он закажет вторую карету. Наймет писца, чтобы освободиться от ведения бухгалтерских записей…

Первым шагом, решил Эвдорик, станет продолжение согамбрианской ветки маршрута. Поэтому он повесил в Зургау и Кромнице объявления о том, что в определенный день карета, вместо возвращения из Кромница в Зургау, продолжит путь в Согамбриум и повезет тех, кто согласится внести дополнительную плату за проезд.

От барона Эммерхарда Зургаусского, некогда едва не ставшего его тестем, Эвдорик получил рекомендательное письмо, в котором барон рекомендовал его брату императора, архидюку Рольгангу.

– В качестве подарка, – добавил Эммерхард, поглаживая седеющую бороду, – я пошлю с тобой одну из моих лучших гончих. При дворе ничего не делается без подарков.

– Вы очень добры, сэр, – сказал Эвдорик.

– Не более других. Не забудь внести стоимость собаки в графу своих расходов.

– На какую сумму?