Единородная дочь - [7]

Господь посылал неоапокалиптикам более суровые испытания, чем другим верующим. Если жена неоапокалиптика умерла во время родов и оставила ему недоношенного младенца, это еще не все, нет. Сынишка Билли был помещен в инкубатор, где от избыточной подачи кислорода у малыша лопнули недоразвитые глазные сосуды. Его сын был ослеплен воздухом. Когда Билли услышал, что его Тимоти, которому всего-то был один день от роду, никогда не будет видеть, он дрогнул. Охваченный неверием и неистовством Иова, он кулаком пробил гипсокартонную перегородку, разделявшую приемное отделение и палату для недоношенных.

У Билли Милка были яхта, церковь, слепой сын, и в то же время у него не было ничего.

Не успел он войти в каюту, как заботливая миссис Фостер бросилась ему навстречу, размахивая бульварной газетенкой под названием «Полночная Луна».

— Вот новость-то! — воскликнула она, указывая на заголовок статьи о британском зоопарке, в котором дрессировали питомцев для детей с серьезными дефектами зрения. Тут же на фотографии слепая девочка держала на поводке шимпанзе, который вел ее по игровой площадке. — Когда Тимоти исполнится три, он вполне сможет управиться с обезьяной-поводырем, — заявила миссис Фостер так, словно вопрос уже был решен. Ее смуглое, сморщенное, как использованный пакетик чая, личико сияло. — Орангутанги дешевле, но шимпанзе умнее и непритязательнее.

— Ценю вашу заботу, — с досадой возразил Билли, — но это не для детей Новых Христиан.

Миссис Фостер была хорошей няней, убежденным неоапокалиптиком, но ей не хватало благоразумия.

— Я спрошу совета у Всевышнего, да услышит Он мою молитву.

— Так-то лучше. — И Билли удалился, веря, что Господь простит ему резкость по отношению к миссис Фостер.

Он не видел Тимоти с обеда.

Войдя на цыпочках во вторую каюту, он подошел к крошечной койке. Дети спят так тихо, не то что взрослые с их храпом и ерзаньем, с их суетными сновидениями. Он нежно провел рукой по одеяльцу, игрушечному зайцу, погладил попку в подгузнике, возвышавшуюся над матрацем, словно кочанчик капусты. Как же прекрасен мир, сотворенный Всевышним. Если бы только Барбара… Но она предвидела это, она знала.

Склонившись над кроваткой, Билли поцеловал сына в пушистый затылок. Каких-нибудь семьдесят лет, и мучения Тимоти прекратятся. На Небесах нет слепых. Вечность ничего не знает о ретролентальной фиброплазии.

Билли прошел в рубку и нашарил между Библией и навигационными картами разбитый бинокль. Это Тимоти как-то, раскапризничавшись, рассадил в левом цилиндре линзу. Билли перевернул бинокль, приставил уцелевший окуляр к здоровому глазу и навел его на Институт, окутанный туманом и моросью. В окне второго этажа блеснул свет. Видимо, кто-то из сотрудников задержался. Билли закрыл глаз и уперся лбом в бинокль. Что делать: рано или поздно придется перешагнуть границу, этот страшный барьер, разделявший Божественные законы и правила, придуманные людьми, совсем как Чермное море разделяет берега двух континентов. Неоапокалиптик неизменно знает, к какому берегу плыть. И как бы ни бушевала стихия, волны и ветер ему не помеха.

Он вынул детонатор из кармана пальто. Яхты его прихожан вспенивали темные воды залива по обе стороны причала.

Больше года прошло с тех пор, как Билли попытался заключить сделку с Богом. Она казалась такой разумной, такой справедливой. Я лишу себя одного глаза, и тогда ты, Господи, вернешь Тимоти один глазик. Вот все, о чем я прошу: око за око.

Билли изуродовал себя крещенской ложкой Тимоти. Ткани воспалились, последовала операция. Впоследствии Билли отказался от стеклянного протеза. Он предпочел ощущение пустоты, черную дыру, провал, своеобразную материализацию неполноты его веры.

С Богом не торгуются. Он не идет на сделки. И Отец Небесный, оскорбившись, возложил на отца земного другой, вполне заслуженный крест — глаз-фантом, рождающий яркие картины событий, которых он был прямым участником, призванным святым долгом истинно верующего. Сотри с лица земли этот банк спермы, Билли Милк. Убери его из сотворенного Мной мира, даже если…

Даже если в окне второго этажа горит свет?

Да.

Билли нажал кнопку. Словно шепот серафима, из рубки к Институту полетела радиокоманда. Взрыв был великолепен. Он наполнил ночь громовыми раскатами ударной волны, в которых, как казалось Билли, слышалось одобрение Небес. Глаз-призрак показал ему мельчайшие подробности происшедшего. Он видел, как вспыхивали развороты «Плейбоя» и письма «Пентхауза», как порочное семя превращалось в пар, как падали на землю огненным дождем раскаленные внутренности здания, все его пробирки, провода, обломки труб и перекрытий.

Миссия исполнена! Гоморра стерта с лица земли! Содом уничтожен!

Тернии, устилавшие путь праведника, не только ранили ноги неоапокалиптика, иногда они вонзались в чело, иногда проникали сквозь пустую глазницу и терзали мозг. Билли решил осмотреть руины вовсе не из чувства вины — его миссия не была преступлением, — а лишь потому, что, исполнив волю Бога, он был обязан отпустить грехи умирающим грешникам.

Билли решительно зашагал по причалу и спрыгнул на песок. От пылающего здания клиники в его гладко выбритое лицо пахнуло жаром. Он снял меховую куртку и перебросил через плечо. Повсюду в воздухе кружился пепел, миллионы тлеющих хлопьев. Негр стоял, окруженный обуглившимися обломками стены, высившимися словно могильные камни. В его позе было что-то странное. Его что, в землю вогнало? Или…