Единородная дочь - [120]

Когда им было по десять лет, вскоре после того как Киса вылечила этого мальчишку Тимоти, они стащили из Вентнорской семинарии распятие и отодрали от него фигурку Иисуса. На поднятые руки натянули резинку — получилась отличная рогатка. Остаток дня они развлекались, стреляя по чайкам. Правда, сбить птицу никак не удавалось. Вдруг Джули сказала:

— Не нравится мне эта затея.

— Слишком неуважительно? — съехидничала Феба.

— Да.

— По отношению к братцу?

— Нет, — ответила Кац, — по отношению к чайкам.

Шаркая отороченными мехом тапочками и шелестя шелковой пижамой, вошел Милк. Подойдя к кровати, он упал на колени, сплел пальцы и принялся молиться:

— За мои грехи ты поразил его снова. Ведь это я привез Шейлу в твой город. Я, только я…

Феба читала где-то, что, совершив убийство из мести, человек, как правило, испытывает приступ сожаления. Не о содеянном, нет — о том, что жертва так и не узнала, кто ее убил и за что.

— Стой, где стоишь, Билли, детка! — крикнула Феба, отбросив портьеру.

Ублюдок. Он не дал ей слова сказать. Подхватился и побежал к стеклянной двери, ведущей на балкон, распахнул ее…

Но Феба подоспела вовремя. Бросилась ему на спину, как львица на антилопу. Вместе они перегнулись через балюстраду, нависли над мокрой улицей. Вывернувшись, Милк плюнул Фебе в лицо. Она укусила его за руку, ощутив во рту соленый привкус крови.

И тут они полетели вниз. Вместе с каплями дождя.

«О Боже! О Кац! Кац, если у тебя есть мать…»

Ночной воздух просвистел в ушах и… плюх! Да, да, именно это словечко из комиксов. Они упали на что-то мягкое. Слава богу! Но тут Фебе в нос ударил невыносимый смрад. Она перевернулась, и чьи-то холодные пальцы задели щеку. На нее смотрели безжизненные стеклянные глаза. Арбалетная стрела прошила череп трупа, как зубочистка маслину. Феба моргнула. Еще тело и еще. Всюду трупы. Милк постанывал, зажатый двумя обезглавленными женскими телами. Столько смертей вокруг. И эта странная вибрация… Ветерок обдувает лицо.

Тут до Фебы дошло: они в грузовике. В грузовике, который вывозит из Цирка трупы. Она беззвучно рассмеялась. Так вот кто их спас — мертвые грешники! Тем временем машина выехала за ворота «Тропиканы» и катила по мокрой черной ленте шоссе. Милк так и лежал, чихая и фыркая. Мимо проплывали фермы, церкви, дома. Одиноким факелом горела в ночи башня маслоочистительного завода.

Феба собралась с силами, сжала в руке револьвер. Ах, этот металл, металл ее славного «смит-вессона»! Бросившись на Милка, она прижала дуло к его виску. О, у нас есть мишень получше, не так ли? Феба сорвала с него повязку и сунула револьвер прямо в пустую глазницу. Звук получился, как от резинового молоточка невропатолога.

— Знаешь, кто я? — процедила сквозь зубы Феба.

Милк как-то блаженно улыбнулся, словно близость женского тела его волновала больше, чем то, что она явно собиралась его пристрелить.

— Это ты, Вавилон? Ты загорела, сестра моя.

Мама как-то сказала ей, что каждая женщина пытается представить, как это, когда у тебя есть член, а каждый мужчина — что значит иметь влагалище. «Что ж, отче, — подумала Феба, повернув револьвер, словно штопор, — теперь у тебя есть представление».

— Уничтожь меня, Вавилон!

Грузовичок затормозил. Уперев револьвер в череп Милка, Феба выглянула из кузова и увидела, как из кабины выпрыгнул водитель и, светя себе фонарем, побежал под дождем к ближайшей придорожной экспозиции — скелету, прикрученному проволокой к изгороди загона для скота. Водитель внимательно осмотрел скелет, словно раздумывая, менять его или пока не стоит.

— Возьми меня, Вавилон!

— Да какой я тебе Вавилон, придурок!

— А-а… Так ты из хунты! — вскрикнул Милк. Ему на лицо упал бледный луч света. Феба обернулась. Какое-то мгновение водитель раздумывал, что делают два живых трупа в кузове его грузовика. — Тебя подослал полковник Аккерман! — взвыл Милк, вцепившись в парку Фебы.

Выронив фонарь, водитель рванул прочь, как перепуганный олень.

— Ты убил мою лучшую подругу! — Феба двигала револьвером взад-вперед. Что же она медлит? Что за странные колебания? — Сжег мою мать! Разрубил отца пополам! — Металл скользил по кости.

— Пополам? — Милк изумленно вскинул брови. — Ах да, помню. Твой отец раскаялся перед смертью.

— Ты… — Вдруг Феба перестала двигать револьвером и улыбнулась. Опустила руку. Евангелие от Фебы — она ведь его напишет. — Поймаешь попутку, — небрежно бросила она и сунула «смит-вессон» обратно за пазуху. Евангелие от Фебы, так-то. Ей ни к чему убийство второй степени на странице 368-й. Дешевка, не ее стиль. — Убирайся!

«По отношению к чайкам», — сказала Киса.

Как разочарованная любовница, вышвыривающая из постели незадачливого партнера, Феба перегнула Милка через борт кузова и опрокинула его в кювет. Жидкая грязь брызнула ей в лицо.

Полыхнула молния, осветив окрестности. Вокруг, куда ни глянь, простиралось клюквенное болото, прошитое нитью шоссе с висящими вдоль него скелетами. Последовала вторая вспышка, выхватившая из темноты Милка, скачущего по кочкам, словно огромный черный кузнечик. «Правильно, скотина, беги. Уноси свою задницу. Милосердие — не самая сильная черта моего характера».