Эдем-2160 - [56]

Если бы кто-нибудь узнал сейчас, что Пьер лишил всех возможности на следующее утро узнать, не грозит ли облучением дождевая вода в баке, его бы растерзали голыми руками, и ни один охранник не вступился бы. Вертухаи всегда только глумились и с удовольствием следили за расправой. Верт передернул плечами и сгорбился в углу.

Около полудня, заметив по длине тени, что близится время встречи, Верт осторожно направился в сторону заброшенной ветки. Он постарался, чтобы в это время почти никого с вагонетками и носилками по пути не встретилось. Луиджи работал в соседнем карьере и Пьер не знал, получиться ли у него улизнуть от дозорных. Путь был недолгим, но ему раза три казалось, что его сейчас заметят и остановят, а потом расстреляют. И все же он добрался до назначенного места.

К двум дня Верт уже стоял у стрелки, которая вела к заброшенному руднику. Пути еще не успели разобрать, и металлические конструкции жадно впитывали радиацию, каждую весну и осень приносимую ветрами с юга.

Он сделал вид, что чинит колесо вагонетки, но карабинер занервничал и явно решил узнать, в чем дело.

— Чего развалился, сволочь?

В поле зрения Пьера показались начищенные до блеска просвинцованные ботинки. Губы на холеном лице, скрытом за свинцовым стеклом маски презрительно скривились, и карабинер плюнул под ноги Пьеру. Жирный плевок скатался в мутный шарик в пыли.

— Тележку чиню, – француз сжался в ожидании удара.

Неожиданно сверху раздался булькающий звук. Пьер поднял глаза и обомлел: тело карабинера медленно оседало, а на горле его зиял широкий разрез, истекая чем-то густо-красным.

— Что? Струхнул, папаша? – Луиджи осклабился, отчего его щеголеватые усы вздернулись как у крысы.

Он небрежно вытер финку о спецформу охранника и презрительно сплюнул:

— Легавый! – итальянец вложил в это слово максимум презрения. – Что старик, ноги отнялись? Идем, засиживаться некогда. Гато Феррари ждет нас. Хороша одежка, да возиться некогда.

Луиджи с сожалением посмотрел на мертвого карабинера и еще раз с досады плюнул в него. Пьер заметил, что его руки дрожат. Уходя за итальянцем, он истово шептал молитвы, оглядываясь на бездыханное тело в луже крови.

— Шевели ногами, святоша, – Луиджи бодро прыгал впереди с автоматом через плечо.

Скоро рельсы закончились, и под ногами потянулась серая земля в выбоинах, местами покрытая жестким ежиком цепкой, бурой, ползучей травы. Все здесь было пропитано пылью, мелкой как тальк и всепроникающей как тараканы. От нее слезились глаза и першило в горле. Трава росла в небольших промоинах, там, где ночью выпадала роса или скапливалась редкая дождевая вода. Колючие шары чертополоха цеплялись за робу и мешали идти. Солнце все больше подбиралось к зениту. Вместо облаков собиралась тонкая дымка.

Часа через два даже без палящего солнца дышать сухой пылью стало почти невозможно.

— Ну, все, папаша, привал, – итальянец поболтал пустой бутылкой.

Луиджи по одним, только ему известным приметам отыскал чахлые заросли вязов и колючей полыни, в корнях которых притаилась лужа грязноватой воды.

— Дай-ка Гейгера сюда, папаша, – Луиджи требовательно протянул руку.

Пьер безропотно отдал ему счетчик.

— Неплохо, семьдесят два. Пей, отец, – Луиджи уступил место у лужи. – У "котов" эта помойная яма гордо называется Оазис Феррари.

— Скоро мы дойдем? – сипло спросил Пьер.

— Скоро, очень скоро. По крайней мере ты, старик.

Пьер обернулся и увидел направленный на него ствол автомата.

— Извини, святой отец, но мне нужен был кто-то, кто понесет воду и еду. А теперь я как-нибудь сам. Тут недалеко. Может, ты чего-то хочешь напоследок? Закурить? – Луиджи лениво посмотрел на него.

— Сделай одолжение, не называй меня святым отцом, – ответил Пьер.

— Как скажешь.

Луиджи нажал на курок. Автомат сухо щелкнул. Взяв воду, счетчик и хлеб, итальянец, весело посвистывая, пошел к югу. В небе стали собираться черные вороны. В пыли осталось лежать тело мертвого врача-генетика Пьера Бенуа Верта.

До самого заката Луиджи шел, не сбавляя шага: погода начинала портиться и надо было успеть.

Декабрьский вечер затянул небо мутно-серой пеленой туч, и только на самом западе закатное солнце окрасило багряным цветом разрыв между далекой линией горизонта и резкой кромкой облаков. Луиджи изрядно подустал, петляя мимо залитых дождем болотистых низин, где было опасно долго находиться без свинцового костюма, и редких зарослей кустарникового дуба с красно-бурой листвой и цепкими ветками, где в это время года легко можно было встретить клубки готовящихся к спячке змей-медянок или выводки черных осенних крысят. Холмы слева от Луиджи охватил предзакатный пожар, и пыльная разбитая дорога пошла круто вверх.

Внимание итальянца привлек тихий шорох, идущий из подлеска на обочине. Резко повернувшись, Луиджи передернул затвор, но поднять автомат он не успел.

— Стой тихо, если хочешь жить, – раздалось из кустов, и на дорогу вышел заросший здоровенный детина в кожаной безрукавке, блестевшей сотнями заклепок, и с помповым дробовиком, казавшимся в его руках игрушечным.

Шею его украшал тяжелый медальон на цепи с изображением оскаленной морды не то кота, не то ягуара.