Еда как проявление твоей заботы. Исследование этических вопросов употребления в пищу животных - [18]
С позиции фактов, с животными, используемыми для еды, при самых «гуманных» условиях, обращаются ужасно; их в буквальном смысле мучают. Страдают ли они меньше, чем собаки Майкла Вика? Животные, используемые для еды, для мяса ли, молочных продуктов или яиц, в качестве рутинной отраслевой практики подвергаются боли, страданиям и стрессу в течение всей своей жизни. И их смерти на бойнях всегда страшно пугающие и ужасно жестокие. Поэтому, вполне может быть, что животные, используемые для еды, страдают больше, чем собаки, используемые для боев.
Но это не главное.
Главное в том, что наше общепринятое мнение сказало бы, что никакое страдание не может быть оправдано без веских оснований — некоего рода необходимости — и удовольствие не может служить в качестве приемлемого оправдания. Вопрос не в том, что собаки, используемые для боев, страдают больше, чем коровы, куры, индюшки, свиньи, рыба или другие животные, используемые для еды. Они все страдают и страдают серьезно. Мы не говорим о «страданиях». Это ясно. Животноводство, особенно в тех масштабах, которые необходимы, чтобы прокормить миллиарды людей, в любом случае несет в себе ужасные страдания при максимально «гуманных» условиях.
И, как мы уже обсуждали, нет никакого оправдания ни для поедания животных, ни для собачьих боев. Обе модели поведения обслуживают один главный интерес: наше удовольствие. Нет никакой необходимости в обоих случаях использования животных.
Так что даже если животные, используемые для еды, страдали бы меньше, чем собаки, используемые для боев, какое бы это имело значение? Никакого.
Наше общепринятое мнение состоит в том, что мы не можем оправдать причинение любых страданий животным без веского основания и удовольствие не может быть таким основанием. Сказать, что животные, используемые для еды, тяжело страдают, но, возможно, меньше, чем собаки, используемые для боев, значит не учитывать тот факт, что животные, используемые для еды, тяжело страдают при самых лучших обстоятельствах и в самых «гуманных» условиях. Если бы мы установили, что собаки Майкла Вика страдали меньше, чем животные, которых мы едим, мог бы кто-нибудь из нас подумать, что собачьи бои являются морально правильным явлением? Нет.
Мы также должны сказать, что мы отвергаем мнение, что мы можем с какой-либо долей уверенности сказать, кто страдает больше в каждой конкретной ситуации. Страдают ли коровы больше, чем рыба? Мы даже не знаем, что означает этот вопрос, когда мы говорим об индивидах общего с нами биологического вида. Если два человека поражены болезнью, какой смысл имел бы вопрос, страдает ли один больше, чем другой? Кто-нибудь счел бы такой вопрос имеющим смысл? Мы даже не можем дать вразумительные ответы на тему физической боли или страданий, или эмоционального стресса, когда речь идет о представителях нашего биологического вида.
Попытки поставить этот вопрос в отношении представителей других биологических видов делают невозможную ситуацию еще более невозможной. Мы можем признать, что коровы страдают больше, поскольку они млекопитающие, как и мы. Мы можем более легко понять страдания млекопитающего, чем, скажем, птицы или рыбы. Но это не означает, что птица или рыба страдают меньше. Это означает, что птица или рыба страдают по-другому. Но, опять же, это не имеет никакого отношения к делу. Идея, которая стоит за понятием, что мы не должны причинять животным ненужные страдания, не в том, что имеют значение только страдания, похожие на наши. Смысл в том, чтобы признать моральное правило, что животные не являются вещами, что у них есть определенная моральная ценность и у нас должно быть оправдание для причинения им вреда.
И говорить о том, что одному животному причиняется меньший вред, чем другому, не означает, что причинение вреда первому является нормальным. Да, хуже причинять 10 единиц страдания, чем 5. Но нам нужно оправдание для обоих. На самом деле, мы должны оправдать причинение даже одной единицы страдания. И мы согласны с тем, что удовольствие не может быть достаточным оправданием для причинения боли и страдания животным. Должно быть принуждение к этому, необходимость.
Но... Чувствуют ли животные боль также, как люди?
Может быть, да; а может быть, и нет. Но это не имеет значения, чувствуют ли они также или нет.
Единственное, что имеет значение, могут ли они чувствовать боль; любое живое существо, которое способно чувствовать боль, заинтересовано в том — предпочитает или желает — чтобы не испытывать боль. Не имеет значения, чувствует ли животное боль также, как человек, или даже также, как другие представители того же биологического вида.
Частью нашего общепринятого мнения является то, что животные, как и мы, чувствуют боль и мы все заинтересованы в том, чтобы ее не испытывать. Хотя есть люди, которые скажут что-то наподобие: «животные не чувствуют боли», или «у животных нет чувств», никто действительно так не думает. В конце концов, у нас уже сотни лет существуют законы, требующие «гуманного» обращения с животными. Эти законы могут быть очень неэффективными, но они написаны, потому что мы все признаем, что животные чувствуют боль, что они могут страдать и у них есть чувства. Ведь у нас нет законов, требующих «гуманного» обращения с деревьями и камнями.
Послевоенные годы знаменуются решительным наступлением нашего морского рыболовства на открытые, ранее не охваченные промыслом районы Мирового океана. Одним из таких районов стала тропическая Атлантика, прилегающая к берегам Северо-западной Африки, где советские рыбаки в 1958 году впервые подняли свои вымпелы и с успехом приступили к новому для них промыслу замечательной деликатесной рыбы сардины. Но это было не простым делом и потребовало не только напряженного труда рыбаков, но и больших исследований ученых-специалистов.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Монография посвящена проблеме самоидентификации русской интеллигенции, рассмотренной в историко-философском и историко-культурном срезах. Логически текст состоит из двух частей. В первой рассмотрено становление интеллигенции, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, дана проблематизация важнейших тем и идей; вторая раскрывает своеобразную интеллектуальную, духовную, жизненную оппозицию Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого по отношению к истории, статусу и судьбе русской интеллигенции. Оба писателя, будучи людьми диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” интеллигентских приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.