Е. П. Блаватская. История удивительной жизни - [205]

замечательная книга. Ты удивишься, узнав, как точно она передаёт мои собственные мысли». Бауэрс пишет: «С того времени в число его друзей и сторонников входило всё больше теософов». Коллеги Скрябина отмечают, что «его разговоры были полны теософии и он часто упоминал мадам Блаватскую». «Тайная Доктрина» на французском была одной из самых ценных книг в его личном собрании.

В 1922 г. квартиру Скрябина в Москве переделали в государственный музей, приведя её в тот вид, который она имела при его жизни. Удалось найти и выкупить его книги, в том числе и «Тайную Доктрину». Эта квартира, отмечает Бауэрс, оказывала огромное влияние на новое поколение композиторов и была «местом для их встреч»[1155].

После знакомства с теософией в произведениях Скрябина появились мистические полутона. Музыковед Джеральд Абрахам сравнивает первый концерт для фортепиано с оркестром, написанный Скрябиным в 1896–97 гг., с его величайшим произведением, симфонической поэмой Prométhée, le poème de fue, написанной в 1909–10 гг., и отмечает: «Представляется совершенно невероятным, чтобы за какие-то 13 лет композитор мог эволюционировать от изящного, элегантного концерта в духе Шопена к произведению, которое его современники считали образцом подлинного авангарда»[1156].

Бауэрс пишет: «История знает мало столь же загадочных композиторов, каким был Скрябин. Его можно сравнить лишь с Уильямом Блейком в поэзии или с Николаем Рерихом в изобразительном искусстве… Философия Скрябина прежде всего требовала воплощения в музыке».

Композитор стремился пробудить в человеке его сущность. Он писал, что «в загадках древности заключалось истинное преображение, подлинное таинство и святость», но «все святые современности забыли о своих былых силах»[1157]. Когда эти «святые» пытались выставить Блаватскую мошенницей, Скрябин защищал её, «утверждая, что все истинно великие люди сталкивались с обвинениями в подобном „бесчестии“»[1158].

В 1987 г. биография Скрябина, написанная Шлёцером, была впервые опубликована в переводе на английский. Среди многочисленных упоминаний о теософии и Е. П. Блаватской, Шлёцер пишет:

Скрябин считал, что своим духовным развитием обязан «Тайной Доктрине» мадам Блаватской; ближе к концу жизни он проникся невероятным восхищением к ней. Он был особенно очарован тем, как отважно она изложила свой грандиозный синтез, а также широтой и глубиной её учений, которые он сравнивал с музыкальными драмами Вагнера… Теософское видение мира служило стимулом для его собственного творчества. «Я не буду обсуждать с тобой истины теософии, – заявил он Шлёцеру в Москве, – но я знаю, что идеи мадам Блаватской помогли мне в моей работе и придали мне сил для её завершения»[1159].

Глава 7 Буддизм приходит на Запад

Вплоть до середины XX в. буддизм в Европе и Америке считался экзотической религией. Отношение к нему начало меняться, когда издательство «Пингвин» в 1951 г. выпустило в Соединённых Штатах и Великобритании книгу «Буддизм» в мягкой обложке. С тех пор было продано более миллиона экземпляров[1160]. Автор этой книги, Крисмас Хамфрис (1901–1983), являлся президентом и основателем знаменитого Буддистского общества в Лондоне и руководил им в течение 60 лет.

Хамфрис был преуспевающим потомственным юристом. Он занимал пост главного королевского прокурора и впоследствии судьи Верховного суда. Его отца, тоже известного юриста, прозвали Вешающим судьёй, а самого его – Мягким судьёй. Он помогал тем людям, чьи дела рассматривал в суде, изменить их жизнь[1161].

В книге «Буддизм» часто упоминается теософия и приводятся цитаты из произведений Е. П. Блаватской. Хамфрис неоднократно отмечал: «Теософы сетуют на то, что я слишком буддист; буддисты жалуются, что я слишком теософ. Я всегда остаюсь теософом, но, если бы я нашёл религию, которая принесёт человечеству больше пользы, я бы сменил её в мгновение ока»[1162].

Его знакомство с буддизмом и немногим позже с теософией произошло во время учёбы в Кембридже. Он как-то объяснял, что произошло в этот период его жизни:

В 16 лет я являлся убеждённым христианином… У меня был брат на четыре года старше меня, который в 1917 г. [в Первую мировую войну] был убит под Ипром, и тогда весь мой мир рухнул. Меня наполнило, помимо личного горя, чувство глубокой несправедливости… В мире не осталось других чувств, не осталось счастья. Я начал активно читать книги о сравнительном религиоведении.

Затем, в 1919 г., в руки Хамфриса попала книга Кумарасвами «Будда и Евангелие буддизма». Тогда он сказал себе: «Вот то, что истинно. Видимо, я буддист!» Он испытал «настоящий взрыв осознания», когда понял идеи кармы и перерождения:

«Первой доктриной, которая показалась мне несомненной, была доктрина о Перерождении. Я не учился этому „буддизму“ заново; я вспоминал его. У меня не было необходимости перечитывать книгу, и вскоре я уже мог писать и рассуждать о буддизме».

Хотя Хамфрис был не вполне доволен философией в том виде, в каком она обыкновенно преподносится, он нашёл свой путь:

Я видел дорогу, но почему она проходила именно здесь? Где карта или хотя бы её часть, на которой я мог бы увидеть её начало и разглядеть конец? Ведь даже следующий шаг может быть неясным, когда само направление Пути остаётся в неизвестности… Миссис Риз Дэвидс сказала: «Буддизм есть длинный путь от наших несовершенств к совершенству, сокрытому в разуме каждого человека». Но мне нужен был план пути. Я помню, как остановился на улице в Кембридже и громко потребовал: «Так не пойдёт, чёрт возьми, так не пойдёт! Кто я и что я, на этом вращающемся комке грязи в этой вселенной?»