Е. П. Блаватская. История удивительной жизни - [195]

[1104].

Рассел вызвал расположение стольких людей по той причине, что он жил в соответствии со своей философией. В 1935 г., после его смерти, «Айриш Таймс» сообщила, что процессия скорбящих, которая сопровождала Рассела к месту захоронения, растянулась более чем на милю. Саммерфилд пишет:

Одна женщина, очевидно несостоятельная, положила на могилу роскошный букет цветов. Она была служанкой в его доме в первые годы его семейной жизни и «попала в беду», и вместо того, чтобы рассчитать её, он позаботился о ней. Когда её спросили о причине такого дорогого подарка, она заявила: «Я бы умерла за него»[1105].

Джеймс Джойс (1882–1941)

Сложно найти двух людей, более несхожих по темпераменту, чем Æ и Джеймс Джойс, и всё же, когда в 1902 г. последний решил заявить о себе в литературных кругах Дублина, он первым делом представился Расселу. Ричард Эллман рассказывает об этом в биографии «Джеймс Джойс».

Рассела не было дома, когда Джойс постучал в его дверь одним поздним вечером в начале августа. Со слов Эллмана:

Не дождавшись ответа на стук, он начал ходить по улице туда-обратно, пока Рассел не вернулся. К тому времени наступила полночь, но, не желая сдаваться, Джойс постучал в дверь и спросил, не согласится ли Æ поговорить с ним, несмотря на поздний час. «Никогда не поздно», – отважно ответил Рассел и впустил его. Они уселись, и Рассел вопросительно посмотрел на Джойса. Поскольку у Джойса возникли трудности с объяснением цели визита, Рассел немного поговорил на отвлечённые темы, а затем спросил: «Ну что же, Вас осенило?» Как выяснилось, нет.

Рассел объяснил Джойсу, что его жизнь состоит из трёх частей: экономики, литературы и мистицизма. Быть может, Джойса интересовала экономика?[1106] Нет, дело было не в этом. Наконец Джойс робко сказал то, что заранее подготовил как смелую наступательную речь. Он предположил, что в Ирландии мог появиться аватар. Вероятно, он имел в виду себя, но Рассел понял его слова так, что при виде хозяина, удобно расположившегося в кресле с трубкой, Джойс решил, что перед ним уж точно не аватар. Однако тот остался и проговорил несколько часов.

Эллман утверждает, что основной причиной, по которой Джойс разыскал Рассела, было то, что «он обладал массой полезной информации о восточной философии и к тому же мог познакомить его с другими писателями». Они заговорили на тему теософии, и «хотя Джойс был настроен к теософии недоверчиво, считая её прибежищем нелояльных протестантов… всё же его заинтересовали такие теософские темы, как циклы, реинкарнация, преемственность богов и извечная первичная вера, которая лежит в основе всех преходящих религий».

Затем они перешли к обсуждению дублинских писателей:

[Джойс] признавал за Расселом одно или два лирических стихотворения, но сетовал, что поэзия Йейтса была простым набором слов. Обо всех других он тоже отзывался пренебрежительно. По настоянию Рассела он прочитал собственные стихотворения, предварительно дав ему понять, что ему всё равно, что Рассел о них подумает. Рассел сказал, что стихи не плохи, но посоветовал ему уходить от традиционных и классических форм.

Позже Джойс в отместку последовал этому совету, когда писал романы.

В конце концов Рассел сказал (о чём он позже вспоминал с неизменным удовольствием): «В вас недостаточно хаоса для того, чтобы создать мир»[1107]. Однако к тому времени, как был написан роман «Улисс», в Джойсе уже было достаточно хаоса для того, чтобы полностью и безвозвратно перевернуть мир западных писателей! Даже те, кто не любит Джойса, не могут его не замечать. «Из-за него стало невозможно пренебрегать выбором слов», – отмечает Тед Муни[1108]. Æ говорил: «Я с ужасом думаю об этой знаменитой книге, „Улиссе“, которая является крайней степенью реализма, но вместе с тем я испытываю к ней почтение. Если бы Джойс написал Чистилище и Рай к тому Аду, который представляет из себя „Улисс“, то это стало бы одной из величайших работ в литературе»[1109].

Стюарт Гилберт в своей книге «Улисс Джеймса Джойса», написанной в Париже при непрестанном содействии самого Джойса, рассказывает о его отношениях с теософией и ирландскими теософами. В предисловии к книге он пишет:

Когда мы завели разговор об увлекательной «Разоблачённой Изиде» мадам Блаватской, Джойс спросил меня, доводилось ли мне читать какую-нибудь из работ Синнетта. (А. П. Синнетт, образованный и умный человек, входил в окружение мадам Блаватской в Индии и был её биографом.) Разумеется, я воспользовался подсказкой и раздобыл его [книги о теософии] «Эзотерический буддизм» и «Рост души», замечательные книги, из которых Джойс определённо много чего почерпнул[1110].

В эссе Рассела М. Гольдфарба «Мадам Блаватская» для «Журнала популярных культур» (зима, 1971 г.) подчёркиваются различия между откликом Джойса на труды Е. П. Блаватской и мнением о них Эрнеста Риса, друга Йейтса:

Мадам Блаватская не заставила Эрнеста Риса изменить свои взгляды, и даже то, о чём он прочёл в её книгах, не укрепило его веру в неё. Его скептицизм отражён в «Улиссе» Джойса, когда Дж. Дж. О’Моллой говорит Стивену Дедалу: «Что вы на самом деле думаете об этой толпе герметистов, поэтах опаловой тишины: об Æ – главном мистике? Всё это начала женщина по фамилии Блаватская. Уж у неё-то были хитрости в запасе».