Е. П. Блаватская. История удивительной жизни - [129]
Показательно, что вскоре после этого Елену Петровну в Остенде навестил лондонский теософ Бертрам Кейтли. Впоследствии он рассказывал:
Я приехал, чтобы убедить Е. П. Блаватскую поселиться в Лондоне и основать там центр для активной работы на дело теософии. Шестеро членов Лондонского ТО, включая меня, были глубоко разочарованы апатией, охватившей английское отделение Общества, и мы пришли к выводу, что одна лишь Блаватская способна эффективно помочь возрождению нашего движения, вернуть ему былое оживление и положить начало его энергичной работе, мудро направляя её[811].
Эта кучка молодых теософов регулярно встречалась в целях изучения теософских вопросов, и, оказавшись в тупике, они поняли, что только Е. П. Блаватская в силах разрешить их затруднения. Через некоторое время приехал профессор Арчибальд Кейтли, чтобы продолжить уговаривать её переехать в Лондон. Синнетту эта идея решительно не нравилась[812]. Ранее Елена Петровна писала ему:
Вы просите моего совета касаемо дел Лондонской ложи. Думаю, Вы будете рады услышать в ответ, что Учитель неоднократно упоминал Л.Л. Я не могу в точности повторить Вам его слова, но их суть Вы можете уловить в тексте «Откровений 3:15 и 16»[813]. Я предоставляю Вам судить и делать собственные выводы. Любая свежая струя лучше, чем бездействие. Если Вы ещё хоть сколько-нибудь пробудете в нынешнем состоянии летаргии, Ваша Л. Л. до окончания следующего года покроется мхом и илом…[814]
По мнению Бертрама Кейтли, у Общества под руководством Синнетта был ещё один недостаток – Синнетт верил, что «теософия должна быть предназначена для того, что в Англии называется „Обществом“; то есть, для „высших классов“, которые противопоставляются „массам“, для господ в лайковых перчатках и фраках». Молодые члены Лондонской Ложи, напротив, «считали, что теософия сможет выполнить свою миссию в этом мире, только если будет обращена к простым людям, рабочим и клеркам, которые, несмотря на свои скудные знания о метафизике, прекрасно способны понять основные положения теософии…»[815]
В отчаянной попытке убедить Елену Петровну перебраться в Лондон несколько членов Лондонской Ложи написали ей индивидуальные прошения. В ответ она адресовала всем им длинное письмо, в котором написала следующее: «Если я могу оказать помощь [вашей Ложе], позвольте мне служить обыкновенной колонной или цементом на вашем мастерке, которым вы заделаете трещины в стенах злосчастной Лондонской Ложи. Но если каменщики не подготовят материал и кирпичи заранее, что проку в цементе?»[816].
Уступив их просьбам, она намеревалась приехать в Лондон 27 марта и остаться там до конца лета. Графиня должна была продать своё имущество в Швеции и с этого времени постоянно находиться с Еленой Петровной.
За 10 дней до отъезда из Остенде Елена Петровна потеряла сознание сидя в кресле. После этого она ещё несколько раз падала в обморок, и врач диагностировал у неё серьёзное заболевание почек. Из Эльберфельда приехала Мэри Гебхард, чтобы по очереди с графиней ухаживать за больной. Поскольку местный врач считал, что пациентку уже не спасти, графиня телеграфировала в Лондон, и оттуда сразу же примчался теософ доктор Эштон Эллис. Три дня он массировал обездвиженное тело Е. П. Блаватской. Наступило кратковременное улучшение, но вскоре стало ясно, что Блаватская умирает. Госпожа Гебхард предложила составить завещание, поскольку смерть в чужой стране без завещания вызвала бы массу сложностей. Поэтому на следующий день к ним должен был прийти американский консул в сопровождении юриста и бельгийского врача.
Во время своего ночного дежурства графиня с ужасом почувствовала тот особый, едва уловимый запах, который порой исходит от больного перед самой смертью. Она не верила, что Елене Петровне удастся дожить до утра. Полностью измученная, сиделка не заметила, как уснула на посту. Каково же было её удивление, когда утром она увидела Елену Петровну, которая сидела на постели и просила подать ей завтрак. По словам Е. П. Блаватской, ночью ей предложили выбор: пойти по простому пути и умереть или продолжить работу, рискуя столкнуться с ещё большими трудностями, чем ранее[817].
Весёлое же зрелище предстало перед глазами юриста, врача и консула! Врач всё повторял: «Но она должна была умереть… она должна была умереть». В его практике пациенты в столь тяжёлом состоянии ранее никогда не выздоравливали. С завещанием всё шло гладко до тех пор, пока не выяснилось, что Блаватская намерена оставить всё своё имущество графине, а не родственникам. Юрист выразил опасения, что графиня воспользовалась состоянием Елены Петровны и повлияла на её решение, на что Е. П. Блаватская рьяно возразила. Дабы избежать сцены, госпожа Гебхард осторожно пояснила: «Быть может, если бы Вы знали ценность имущества, которое мадам Блаватская собирается отписать графине, Вы бы не стали более возражать. Ведь случись ей умереть, денег не хватило бы даже на то, чтобы покрыть расходы на похороны».
Спустя несколько часов с завещанием было покончено. Уходя, американский консул со смехом сказал: «Что ж, думаю, для умирающей Вы достаточно утомлены!»
