Е. П. Блаватская. История удивительной жизни - [100]

Это объяснение появилось в отчёте о парижских феноменах, отправленном Верой в одно русское периодическое издание и позже перепечатанном в журнале «Ребус». В том же источнике был опубликован ещё один рассказ о феноменах подобного характера.

Несколько дней назад мы сидели все вместе, когда вдруг один из нас, секретарь нашего Общества мистер Джадж, обнаружил среди своей почты письмо из Америки, которое он незамедлительно открыл. Первым, что привлекло его внимание, было не содержание письма, а тот факт, что некоторые слова были подчёркнуты красными чернилами, а по диагонали теми же чернилами было написано предложение, подписанное знакомым именем Учителя… В первую минуту я подумал, что сам автор письма из Нью-Йорка мог сделать это, но вскоре я переменил своё мнение.

Спустя пару дней мадам Блаватская выслушивала горькие жалобы своего юного гостя Бертрама Кейтли о том, что его мать настаивает на его возвращении домой в Ливерпуль или продолжении путешествия по континенту, предпринятого в оздоровительных целях. «Матушка ужасно боится, что я брошу всё и отправлюсь за Вами в Мадрас», – сказал он. Именно в этот момент в дверь позвонил почтальон, и среди других писем обнаружилось послание от миссис Кейтли её сыну. Он распечатал письмо без особой спешки, но вдруг лицо его покраснело, и на нём появилось выражение изумления и испуга. В письме слова его матери о необходимости почитать и слушаться родителей были подчёркнуты красными чернилами и подписаны знакомым именем…

Мадам де М.[орсье], секретарь Парижского отделения Общества… призналась мне, что своевременное послание Учителя, которое она нашла вместе с необычным конвертом, вложенным в другое постороннее письмо, предотвратило её самоубийство и сделало её преданным теософом[630].

В более ранней статье, опубликованной в русском издании, Вера приводит диалог о феномене создания предметов с помощью психических способностей, который состоялся у неё с сестрой. Когда Вера выразила сомнение в реальности подобных феноменов, Елена Петровна ответила: «Ну и не верь. Такие пустяки мало меня беспокоят». Вера, которой приходилось содержать пятерых детей и выживать в сложных финансовых условиях, пишет:

Я сердито ответила, что это вовсе не пустяки. Что если она с лёгкостью создаёт золото и драгоценные камни, пусть обогатит меня. Моя сестра рассмеялась и сказала, что от такого колдовства всем будет только хуже. «Твоя и моя карма – быть бедными, и мы должны её нести. Попытавшись обогатить тебя или себя таким способом, я бы уничтожила нас обеих, не обязательно в этой жизни, но в грядущие века». На вопрос – «Почему же тогда ты преподнесла другим эти разрушительные дары, если они лишь вредят?» – она ответила, что ей было позволено делать все эти абсурдные вещи для того, чтобы убедить твердолобых материалистов – которые ничего не понимают, пока за них не расставишь точки над i – в том, что в человеке заключены огромные силы[631].

В своей статье «Способен ли человек к созиданию?» (журнал «Теософист», декабрь 1881 г.) Е. П. Блаватская подчеркнула, что предметы, созданные психическим путём, появляются не из пустоты, а из существующей материи, находящейся в сублимированном состоянии, то есть в их материализации не больше чуда, чем в превращении облаков в дождь, а затем в лёд, или в возникновении алмаза путём кристаллизации углерода. Иногда материал, используемый при создании предметов, уже находится в твёрдом состоянии, как в том случае, когда Елена Петровна с помощью перемещения атомов сделала из связки ключей свисток, чтобы позабавить ребёнка. Сестра Олькотта, Белль Митчелл, рассказывала о множестве подобных экспериментов, которые происходили в Нью-Йорке, когда семья Митчелл жила в одном доме с Е. П. Блаватской[632].

В конце июня Е. П. Блаватская уехала из Парижа в Лондон. За день до отъезда она писала своему русскому знакомому: «Завтра я еду в Лондон, стряхнув с подошв пыль парижских улиц… Я больна и не в лучшем расположении духа. В такие минуты только теософия заставляет меня продолжать двигаться вперёд»[633].

Надя, Вера и мадам де Морсье приехали на станцию проводить Елену Петровну. Позже она писала своей тёте:

Моя дорогая, драгоценная Надежда Андреевна! Много лет я не плакала, но нынче я пролила немало слёз, потеряв из виду вас обеих. Я думала, у меня сердце разорвётся, мне стало так дурно. К счастью, кто-то из моих добросердечных попутчиков-французов принёс мне воды на ближайшей станции и позаботился обо мне наилучшим образом. В Булони меня встретил Олькотт и сам едва не заплакал, увидев, насколько я больна. К тому же ему было не по себе от мысли, что вы с Верой подумаете, будто он бессердечный, раз сам не приехал за мной в Париж. Но бедный старик и не предполагал, что я так плоха. Знаешь ли, я никогда не отличалась крепким здоровьем.

Я переночевала в Булони, а на следующий день ещё пятеро теософов приехали из Англии, чтобы приглядывать за мной… Меня почти занесли на пароход, потом вынесли из него и с триумфом доставили в Лондон. Я едва дышу, но так или иначе вечером у нас состоится приём, на который придут, вероятно, более пятидесяти наших старых знакомых. Британцы в основной своей массе не переменчивы; им свойственны постоянство и верность. На станции Чаринг-Кросс Мохини и Кейтли едва не перепугали до смерти англичан, упав ниц передо мной, будто я была каким-то идолом. Меня порядком разозлило это искушение провидения