Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - [11]

Последний чин общества тоже хотел подойти к Великому Кофте. Но не успел он сделать и трех шагов, как тот жестом остановил его.

— Не пройдет и месяца, как ты, Сиффорт из России, предашь наше дело. Но через месяц ты умрешь.

Московитский посланец пал на колени. Великий Кофта угрожающим жестом заставил его подняться. Приговоренный самой судьбой, посланец, пошатываясь, вышел.

Оставшись один, странный человек, которого мы представили как главного героя нашего повествования, огляделся. Увидев, что зал опустел, он наглухо застегнул бархатный сюртук с расшитыми петлицами, надвинул шляпу и вышел; тяжелая дверь на пружине с грохотом захлопнулась за ним.

Человек уверенно пошел через горные ущелья, будто они были давно ему знакомы. Добравшись до леса, он без проводника, без путеводного луча прошел лес, словно невидимая рука указывала ему дорогу.

Выйдя на опушку леса и не увидев своего коня, он прислушался. Ему показалось, что издали доносится ржание. Путешественник свистнул особенным образом. Спустя мгновение Джерид выскочил из темноты, верный послушный Джерид! Путешественник легко вскочил в седло, и оба — конь и всадник — вскоре исчезли в темных зарослях вереска, простиравшихся от Даненфельса до самой вершины Громовой горы.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I ГРОЗА

Неделю спустя после описанной нами сцены, около пяти часов вечера, карета, запряженная четверкой лошадей, которой правили два форейтора, выехала из Понт-а-Мусона, небольшого городка, расположенного между Нанси и Мецем. Лошадей только что переменили на почтовой станции. Не обращая ни малейшего внимания на приветливую хозяйку, стоявшую на пороге в ожидании запоздалых гостей и зазывавшую их к себе, путешественники отправились в Париж.

Пока меняли лошадей, десятка два ребятишек и добрый десяток деревенских кумушек обступили экипаж. Когда четверка лошадей унесла тяжелую карету, скрывшуюся за углом, толпившийся народ, размахивая руками, стал расходиться по домам. Одних развеселил, других удивил невиданный доселе экипаж, переехавший мост. Мост через Мозель был построен по приказу славного короля Станислава, пожелавшего связать с Францией свое крошечное королевство. Много разных экипажей проезжало по мосту из Эльзаса. Местным жителям не в диковинку были причудливые фургоны, привозившие по базарным дням из Фальсбура уродцев о двух головах, танцующих медведей, бродячий цирк с акробатами, — этот цыганский табор цивилизованных стран.

Однако не только смешливых ребят да старых сплетниц способен был ошеломить своим видом громоздкий экипаж на огромных колесах с крепкими рессорами. Тем не менее он катился с такой скоростью, что зрители не могли не воскликнуть:

— Не похоже на почтовую карету!

Читателю повезло, что он не видел подобного экипажа; позвольте же нам описать его.

Начнем с главного кузова (мы называем его главным кузовом, потому что впереди него было еще нечто вроде кабриолета). Итак, главный кузов был выкрашен в светло-голубой цвет, а посреди каждой стенки красовались изящные вензеля из замысловато переплетенных между собой «Д» и «Б», увенчанные баронской короной.

Два окна, именно окна, а не окошка, с занавесками из белого муслина, освещали карету изнутри. Но окна эти были почти невидимы для посторонних, так как находились на передней стенке кузова и выходили на кабриолет. Решетка на окнах позволяла разговаривать с тем, кто находился в кузове, и, кроме того, можно было откинуться на нее, не разбив стекол, задернутых занавесками.

Кузов этот, находившийся позади, был, очевидно, основной частью диковинного экипажа. Он имел восемь футов в длину и шесть — в ширину, освещался через окна, а свежий воздух поступал через застекленную форточку империала. Продолжая описание удивительных особенностей экипажа, привлекавших внимание прохожих, прибавим, что на крыше его была еще жестяная черная труба, по меньшей мере, в фут высотой, из которой клубился голубоватый дым, превращавшийся затем в белые облачка, а те волнами стлались вслед за уносившейся каретой.

В наши дни подобное сооружение могло бы навести на мысль об изобретении, в котором инженер гениально сочетал мощность пара с выносливостью лошадей.

Это казалось еще более вероятным оттого, что к карете, запряженной, как мы уже говорили, четверкой лошадей, управляемых парой форейторов, была привязана сзади еще одна лошадь. Маленькая вытянутая голова лошади, тонкие изящные ноги, узкая грудь, густая грива и летевший по ветру хвост свидетельствовали о том, что это арабский скакун. Лошадь была оседлана — значит, время от времени кто-то из путешественников, будто заключенных в Ноевом ковчеге, доставлял себе удовольствие проехаться верхом и скакал галопом впереди кареты, которая, пожалуй, не вынесла бы такой скорости.

В Понт-а-Мусоне сменившийся форейтор получил, помимо вознаграждения, двойные прогонные: их протянула ему белая мускулистая рука, высунувшись между кожаных занавесок, отгораживавших переднюю часть кабриолета почти так же надежно, как муслиновые занавески скрывали переднюю часть главного кузова.

Обрадованный форейтор проворно снял шляпу и воскликнул:

— Благодарю вас, монсеньер!