Джунгли. В природе есть только один закон – выживание - [23]

Недалеко от деревни, в трех днях пути, практически на границе с Перу, жило еще одно племя, известное своей жестокостью. Это племя нападало на деревню и забирало у них женщин. Деревенские жители защищали женщин, и в случае убийства врага они отрезали его голову и высушивали ее, закапывая голову в песок на берегу реки. В том месте, где они закапывали голову, разводили огонь. Через несколько часов голову выкапывали и вытаскивали черепные кости через шею. Затем голову снова закапывали и на этот раз держали голову под кострищем до тех пор, пока она не ссыхалась до размера сжатого кулака. Высушенная голова выглядела как обычная голова живого человека: все черты лица (губы, веки, ресницы, брови) ничем не отличались. Затем голову набивали песком, чтобы придать ей форму, и вешали в качестве украшения на пояс. Согласно индейским преданиям, сила убитого врага переходила к убившему его человеку, и воин становился вдвое сильнее. Чем больше голов висело на поясе, тем сильнее считался их обладатель.

Когда один из членов племени умирал, в деревне проводили пышный обряд кремации. Карл присутствовал на одном из них и вспоминал о нем с большим воодушевлением. Тогда хоронили старика, который скончался собственной смертью. В среднем продолжительность жизни в племени составляла порядка сорока пяти лет. Люди сложили большой костер в центре деревни. Женщины принесли урны с чичей и пели траурные песни. Тело умершего, на поясе которого висело пять высушенных голов, бросили в огонь.

«От запаха горящей плоти меня едва не стошнило, – сказал Карл, скривившись, – но я не подал виду. Я не хотел, чтобы они заметили, что мне было противно».

Женщины что-то невнятно причитали, пока мужчины танцевали под бой барабанов и ревели, имитируя вой животных. Периодически они подбрасывали дров в костер. Затем женщины притащили камни. Несколько мужчин потушили огонь с помощью широких листьев и вытащили раскаленные кости. Они разделили кости между женщинами, которые размалывали их на камнях. Затем получившуюся пудру засыпали в урны с чичей. После этого всем участникам церемонии вручили по миске из тыквы, в которую засыпали желтую пудру.

«Я к этому даже не притронусь», – подумал я, но дон Матиас, словно прочитав мои мысли, сказал мне: «Пей, Карл, если хочешь уйти отсюда живым. Только не разжимай зубы». Вскоре я понял, что он имеет в виду: кое-где на костях все еще оставались несмолотые куски плоти.

«Мужчины расселись вокруг костра и что-то курили, я не знаю что, но оно было завернуто в сухие листья и имело резкий запах. Они предложили и мне покурить. Естественно, я не мог отказать им. Дон Матиас предупредил меня, что это был очень опасный наркотик, и я мог навсегда попасть под его эффект, поэтому он посоветовал мне курить так, как это делал он: задерживать дым во рту, но не вдыхать в легкие».

 «Дым обжигал рот, глаза начали слезиться. Я громко закашлялся, но никто не засмеялся, откровенно говоря, никто даже не обратил на меня внимания. Они словно смотрели в пустоту и молчали. Лишь один из них время от времени что-то выкрикивал. Через полчаса мы с доном Матиасом покинули деревню, но никто, похоже, этого даже не заметил».

Когда Карл закончил рассказывать, у меня мурашки пошли по коже, но несмотря на это, я жаждал лично побывать там и увидеть все воочию. Я с удивлением обнаружил, что Кевин и Маркус заснули, не дослушав историю до конца.

Утром, когда я проснулся, я увидел, что Карл, как и прошлым утром, разжег вчерашний костер и поставил на огонь котелок с кофе. Карл никогда не будил нас и не просил помочь ему. Он приглядывал за нами, словно мы были его детьми, – Маркус совершенно справедливо окрестил его «папашей».

Несколько минут спустя мы все проснулись, оделись и вылезли из палатки. Мы позавтракали, как обычно, сладкой рисовой кашей. Кевин пожаловался, что терпеть не может эту «бурду», но это никак не помешало ему взять добавки и начисто вылизать котелок. Он прекрасно знал, что до вечера мы больше не будем есть, разве что выпьем чашку холодного чая, поэтому он набивал желудок как мог.

Наконец мы двинулись в путь. Карл шел достаточно быстро, я восхищался его выносливостью. На нем были ковбойские сапоги, которые совершенно не подходили для долгих пеших походов. Кроме того, из-за постоянного погружения в воду они начали разваливаться. В тот день от одного сапога отвалилась подошва, и Карлу пришлось привязывать ее веревкой. Я знал наверняка, что идти в таких сапогах было ужасным мучением, но он ни разу не пожаловался и не сбавил шаг.

Так вышло, что мы разбились на пары: Карл шел с Маркусом впереди, а мы с Кевином – за ними. Такое «построение» отразилось на взаимоотношениях внутри нашей группы: Карл и Маркус говорили по-немецки, а мы – по-английски. Кроме того, мне нравилась компания Кевина, поскольку последнее время мы с Маркусом отдалились друг от друга. Словно что-то в нем изменилось. Он был слишком мягким, чересчур впечатлительным и вежливым, из-за чего становился рассеянным. Мы были в джунглях, тащили тяжелые рюкзаки и шли по пересеченной местности не меньше десяти часов в день. Мы переходили реку вброд, пробирались через грязь и заросли, поэтому было вполне объяснимо то, что все мы стали жестче. Кроме Маркуса. Увидев колючий куст, он останавливался и придерживал ветки до тех пор, пока мы все не проберемся через него, приговаривая: «Осторожней с колючим кустом» или «Идите аккуратнее, чтобы не поцарапаться». Это выглядело нелепо. Когда он шел позади нас и натыкался на ветку, он обижался, что мы не предупредили его. Мы с Кевином втихаря посмеивались над ним. Между нами мы звали его «герл-скаут».