Джун и Мервин. Поэма о детях Южных морей - [30]

— Что — Вьетнам? — удивленно переспросил Мервин.

— Слышал, как парень с джазом исполнял здесь песенку пиратов? «Нынче мы бедны, через день мы…» Эти, как их там?..

— Крезы, — подсказал, досадливо морщась, Мервин.

— Крезы, — повторил довольный Дылда. — Это моя сфера. А твои всякие там закаты и восходы, моря и джунгли. Романтика, словом.

— Ты что же, предлагаешь мне отправиться во Вьетнам? — с еще большим удивлением спросил Мервин.

— А почему бы и нет?

— Хотел бы знать, каким же это образом мы с тобой попадем во Вьетнам?

— Завербуемся в армию.

— Кто же нас возьмет?! — вскричал Мервин. И хотя в голосе его звучала насмешка, он почувствовал, что предложение Дылды могло бы стать реальностью. Могло бы — при невероятно удачном стечении обстоятельств. Вслух он сказал: — Разве что годика через два…

— Что стоит таким парням, как мы, приписать пару лет? И сомнений никаких не возникнет. К тому же есть у меня знакомый сержант, который как раз сидит на оформлении документов…

— Но почему ты хочешь именно со мной?

— Люблю хорошую компанию!

— Ладно, завтра поговорим. — Мервин заметно нервничал.

— Постой. — Дылда вытащил из заднего кармана брюк плоскую флягу. — Хочешь глотнуть «лунного сияния»?

Мервин отмахнулся, а Рикард хлебнул самогонку, отер губы ладонью, сплюнул:

— Сэ манифик!

Когда они уже шли по залу, Дылда придержал Мервина за локоть, кивнул головой куда-то в темноту:

— Надумаешь — присоединяйтесь к нам. Конечно, моя дама не чета твоей. Я подобрал ее на Лэмтон-Ки, у самого входа в универмаг Рей Стиффенсон. Десять монет авансом — и никаких проблем!..

— Что же ты так долго? — сердито сказала Джун. — Неужели этот нескладный Гулливер такой уж занимательный собеседник?

— Болтун, и больше ничего! — ответил Мервин. — Извини, что я оставил тебя одну…

Джаз заиграл мелодию модной песенки:

«Повяжи желтую ленту вокруг старого дуба.

И я буду знать, что ты меня по-прежнему любишь и ждешь…»

— Пойдем потанцуем, — предложил Мервин. — Поедим потом!..

Джун, пожалуй, никогда в жизни не испытывала такого удовольствия от еды. Все ей казалось вкусным, всего хотелось побольше. От танцев она раскраснелась, прядь волос свесилась на лоб, она то и дело поправляла ее рукой. «Как хорошо! — думала она, — И эта музыка, и этот ресторан, и эти свечи! И главное — Мервин. Мой Мервин. Мервин!..»

Ей вдруг живо вспомнилось, как однажды после занятий в клубе каратэ она решила навестить дядю Дэниса. Мервин, капитан команды регби своего колледжа, на несколько дней уехал на национальный турнир в Нью-Плимут. Вечер был свободен. Да и художник несколько раз уже высказывал обиду, что с некоторых пор она забыла дорогу в его дом.

Когда Джун вошла в прохладную тишину просторной студии на втором этаже, Дэнис стоял, скрестив руки на груди, перед большим мольбертом, на котором был установлен огромный чистый холст, натянутый на подрамник.

Дом художника стоял на отвесной скале. Внизу гулко ревел прибой. По пустынному заливу летела одинокая яхта. Быстро темнело. И в сумерках на фоне светлого холста голова художника казалась высеченной из темного камня: могучий лоб, копна волос над ним, крупный нос, массивный подбородок…

Не дыша Джун приблизилась к художнику на цыпочках и уже хотела было дотронуться до его рабочей блузы, как вдруг услышала его спокойный, ласковый голос:

— Поверишь ли, Джун, я знал, что ты приедешь именно сегодня!.. В моем возрасте предчувствие редко обманывает. Особенно предчувствие доброе. Злое частенько идет от повышенной мнительности…

Он сказал все это, не меняя позы и не отрывая глаз от холста.

— Я сейчас думал о том, как бездарно, как безнадежно бездарно мы ленивы, инертны. Лень работать — мы воруем. Лень прочесть новую книгу — и мы присваиваем чужие мысли, почерпнутые из рецензии на нее, выдаем их за собственное мнение. Нам лень тратить душевные силы на потрясения высокой любви, и мы ищем быстренькие, дешевые увлечения, чтобы с наименьшей затратой сердечных мук удовлетворить свои прихоти. У нас нет потребности созидать во имя прекрасного. Люди объяты жаждой урвать как можно больше материальных благ для себя…

Он умолк. Только и было слышно, как обрушивались волны на скалу да налетал порывом ветер. В полумраке Джун ощупью нашла кнопку выключателя. Неярко зажглись три-четыре бра. Джун успела заметить, как Дэнис поспешно вытер глаза платком…

— Я уже как-то говорил тебе, — сказал он, отодвигая мольберт в угол, — что давно мечтаю написать портрет Человека будущего.

— Это же будет портрет-фантазия? — робко спросила Джун.

— Ну нет, — тотчас возразил художник. — Человек будущего не появится вдруг, из ничего. Какие-то черты его формируются уже сегодня и будут формироваться завтра, послезавтра. Убери людскую ненависть и злобу, порождаемые социальным и расовым неравенством, — и человек станет прекрасен и свободен!..

«Как немыслимо трудно, как почти неосуществимо это — уничтожить людское неравенство!» — тут же подумал сам художник и вздохнул.

— Почему ты так вздыхаешь, дядя Дэнис? Я верю в твою мечту. Когда ты нарисуешь свою картину, о ней заговорит весь мир. Я так хочу этого!..

— Я напишу ее, Джун, я обязательно напишу ее!