Джулиан Ассанж: Неавторизованная автобиография - [29]

Так выглядела угроза, и мы вышли против нее с открытым забралом еще в годы, когда все остальные только пытались сообразить, как же пишется слово email. Как я уже говорил, вся компьютерная публика поразительным образом принимает интернет-среду как данность: люди, которые отправляют сотню электронных писем в день, ни о чем не тревожатся; дети, которые буквально живут в Facebook. Но все это нужно было кому-то изобрести, а власти в то время не очень хотели давать обычным интернет-пользователям право шифровать все что угодно. Правительства, особенно в США, хотели иметь лазейку, запасной вход в эти системы. Они работали исходя из солдафонского понимания слова «надзор», и на раннем этапе Интернет – в том числе первые почтовые сервисы – представлял для них проблему, которую они стремились контролировать. Но криптографы крепко держались за свои идеи, и теперь Интернет более или менее свободен от государственного вмешательства – правда, если вы не живете в Китае.

Пока наше дело наконец не поступило в суд в 1996 году, я двигался по направлению к этой серьезной работе, пытаясь перевоплотить свой инстинкт и опыт хакера во что-то более математическое, более осмысленное. Мои друзья из «Международных диверсантов», Главный Подозреваемый и Тракс, столкнулись за это время со своими проблемами. Главный Подозреваемый на короткое время забылся, увлекшись экстази; затем начал деградировать, что закончилось паранойей и депрессией; потом начал постепенно распутывать с помощью психотерапевта свои отношения с матерью и свои детские переживания по поводу смерти отца. Тракса мучили приступы паники. Его скольжение по наклонной плоскости началось задолго до обысков и арестов и отчасти спровоцировало их. Он попал в автокатастрофу, из-за которой начал испытывать постоянный страх. Сьюлетт рассказывает в своей книге «Компьютерный андеграунд» (для которой я помогал собирать информацию), что у Тракса в то время развилась агорафобия. Вот такая была ситуация. Мы все страдали. На какое-то время каждый из нас провалился в свой собственный ад. Нам всем было по двадцать с небольшим, и, казалось, судьба оставила на нас слишком болезненные отметины, несоразмерные ничтожно малой причине. Государство пыталось сфабриковать обвинения. Журналисты погрузились в невежественное ликование. Они не понимали самой сути обвинений, и им пришлось рисовать смехотворную картину угрозы, которую якобы представляли несколько юных парней. В действительности это было крохотное, паршивое дело, история наваждений, чрезмерного любопытства и недостаточной осторожности; но кучка спятивших прокуроров и продажных писак превратила ее в эпическую историю государственного масштаба, хотя журналисты должны были бы знать правду.

Я об этом писал в январе 1996 года и разослал текст по всему списку шифропанков. Речь шла об аресте американского хакера Кевина Митника – «самого опасного преступника Америки», как охарактеризовал его яростный преследователь хакера Цутому Симомура – человек, чей компьютер Кевин взломал. Моя заметка точно отражает отвращение, которое я тогда испытывал: «Меня тошнит от этого Цутому. …а когда Митник окочурится, ты раскопаешь его могилу и начнешь сдавать его ладони напрокат в качестве пепельницы? Человек, убивший одного из последних знаменитых стрелков Америки, вскоре после этого организовал странное шоу, описывающее, Как Он Это Сделал. Спустя несколько лет его самого убил один из зрителей, испытывавший неимоверное отвращение».

Для многих процесс над нами (и нашей наивностью) стал настоящим пиршеством, однако к моменту суда прежнее хакерское сообщество уже было мертво. Интернет превратил хакерство в чрезвычайно простое занятие, и многие представители новой породы даже бравировали тем, чем занимались. Хакер стал частью популярной культуры и киношным образом, и некоторые из нас уже задумывались, какими еще способами можно проникать в чужие секреты и раскрывать их.

Мои друзья хотели признать свою вину, но я не собирался сотрудничать со следствием и участвовать, так сказать, в собственной криминализации. К моменту суда мне было предъявлено тридцать одно обвинение, Главному Подозреваемому – двадцать шесть, а Траксу – шесть. В числе преступных деяний называли написание статей для нашего журнала «Международные диверсанты», у которого было ровно три подписчика: я, Главный Подозреваемый и Тракс. Конечно, стресс порождает новый стресс. И к моменту слушаний о заключении под стражу в суде магистратов Мельбурна мой разум разрывался на части, в том числе из-за новости, что Главный Подозреваемый выступит свидетелем обвинения против меня. К своему разочарованию, я снова и снова обнаруживал, что в нашем мире нельзя полагаться на верность – для многих это не тот груз, который надо брать с собой. Люди преданы до тех пор, пока не увидят прямой выгоды в отречении от преданности. Простите мой цинизм, но с опытом постепенно приходит мудрость. Главный Подозреваемый подписал бумаги, хотя в его описании ситуация выглядела не столь угрожающей, сколь могла бы быть. Когда я увидел Главного Подозреваемого в зале суда, то не мог не уставиться на него. Он выглядел апатичным, напуганным. Он был молод, но выражение его лица ни с чем не перепутаешь: лицо предателя, изображающего благородное стремление к истине. Так или иначе, но в вашей жизни наступает минута, когда судья говорит: «Подсудимый должен встать» и единственный, кто встает, – это вы. Однажды я заметил, что это момент истины. И правда, для моей будущей деятельности момент истины начался с этой минуты и еще со стука сапога в мою дверь.