Джулиан Ассанж: Неавторизованная автобиография - [27]

6. Обвиняемые

Интересно, понимал ли я до суда, что книги могут так влиять на сознание? Именно тогда я прочитал «В круге первом» Солженицына, и эта книга не только многое прояснила и даже открыла мне – она научила меня сопереживать и придала мне силы. Я любил читать с детства, и книги давно были для меня удовольствием, но книга Солженицына заставила меня задуматься над сутью моих перипетий. Если книга в принципе способна уменьшить ваше одиночество, то именно такую роль сыграл для меня этот роман, и сыграл вовремя. Я всегда принуждал себя, чтобы эмоции не доминировали, а уступали место действиям; таким меня сделало мое детство, прошедшее на фоне политических кампаний. Полагаю, в то время, когда я ждал судебных слушаний, настроение взяло верх и я начал терять самообладание. Но чувство потерянности порой дает взойти росткам новой силы. Персонаж романа Солженицына профессор Челнов, пожилой математик, отсидевший уже семнадцать лет, пишет в графе «национальность» не «русский», а «зэк». Его ум готов к открытиям, но он чувствует, что, если ты не имеешь гражданства, ты – ничто. И ощущение силы приходит именно тогда, когда ты видишь, что государство – против тебя.

Борьба всегда сводится к тому, чтобы быть самим собой.

Федеральная полиция изъяла шестьдесят три коробки с моими вещами из дома в пригороде Мельбурна. Я вышел на улицу и смотрел им вслед. Стояла темная октябрьская ночь, трещали сверчки, и я чувствовал, как скатываюсь в пропасть.

В итоге они тянули до 1994 года и наконец предъявили какие-то обвинения. Стоит вспомнить, насколько серьезный законодательный и судебный вакуум создало внезапное вторжение компьютеров в общественную жизнь. Государственные обвинители пытались применить к новым высокотехнологичным преступлениям традиционные нормы о защите собственности и о мошенничестве, причем зачастую им это удавалось. Но все же в череде громких дел преследование хакеров превратилось в фарс; в этих делах единственное преступление компьютерщиков состояло в том, что они выставили в постыдном свете кого-то влиятельного. Государство все больше полагалось на компьютерные базы данных, и законодательство доходило до абсурда: криминализировалось само использование компьютеров. Мы увидели, как быстро компьютерные науки привели к появлению сообщества людей, делящихся информацией, и в этом сообществе больше демократии и свободы, чем в традиционных издательских и медийных мирах. Свобода информации – и свобода от информации – быстро выдвинулась на первый план, однако законодатели с трудом понимали, с чем же они столкнулись и как закон должен это оценивать. Учитывая, что владение в цифровом смысле – это совсем не то же, что собственность в прежнем, физическом смысле (например, владение часами), юридический мир не мог понять, что же перед ним такое. Информацию не воруют. Для нее просто создается платформа, позволяющая ей проникать в общественное пространство. Если я смотрю на ваши часы, это не ограбление: я просто хочу узнать, который час. И к середине 1990х и даже сегодня юридические структуры не стали мудрее осмыслять правовые следствия появления компьютеров. Вот почему наше дело так долго добиралось до австралийского суда.

В конце концов слушания начались только в 1996 году. И все это время я боролся именно за то, чтобы оставаться самим собой: двигаться вперед, заниматься делом, которое ты действительно способен делать, играть свою роль. У оппонентов во все времена есть одна и та же существенная слабость: сперва они стремятся использовать тебя, потом быть тобой, а затем уничтожить тебя. Эта схема повторялась в моей жизни от кукол-федералов до писак из Guardian – древняя и очень человеческая история, как кто-то чего-то хочет от кого-то, получает это, затем отрицает, что получил это, потом негодует, что другой оказался в особом положении и смог дать ему необходимое. Кстати, довольно часто в этом присутствует нотка ненависти к себе со стороны берущего – он ненавидит себя за то, что ему вообще понадобилась помощь. Обычно это заканчивается тем, что люди начинают дотошно подсчитывать чужие ошибки – это отвратительные, малодушные, недостойные действия, которые, на мой взгляд, квалифицируются как подлость. Вы еще встретите таких людей в свое время, мне же они встречались всю жизнь.

Я хотел воспользоваться столь долгим ожиданием ареста и суда, и в числе прочего мне требовалось понять, какие еще полезные применения можно найти моим знаниям. Мы с Траксом основали фирму, занимающуюся компьютерной безопасностью, и купили у Университета Ла Тробе огромный мейнфрейм размером с четыре холодильника. Было забавно встретить старого знакомца: именно его я взламывал за несколько лет до того. Работа в фирме в основном заключалась в том, что крупные компании платили мне за попытки взломать их системы и проверить, насколько они безопасны – таковыми они не были, и работа оказалась скучной. Но она позволяла мне вести собственные расследования и как-то держаться на ногах. Я знал, что в долгосрочной перспективе ничего не получится: меня мало интересовали деньги и не особенно привлекала легальная работа.