Джуд Незаметный - [19]

И вот, стоя перед вышеназванным священнослужителем, эти двое дали клятву, что отныне и до конца жизни, доколе смерть не разлучит их, вера, чувства и желания их пребудут такими же, какими были они в последние недели. Но не менее замечательным, чем сама клятва, было то, что никто, казалось, не удивился ей.

Бабка Джуда, булочница, испекла свадебный пирог, сказав с горечью, что это последнее, что она может сделать для него, бедного простачка, и что лучше бы ему давно сойти в могилу с отцом и матерью, чем жить ей на горе. Арабелла отрезала от пирога несколько кусков, завернула их в белую почтовую бумагу и отослала своим подружкам, Энни и Саре, участвовавшим в истории со свиной требухой, написав на каждом свертке: "В благодарность за хороший совет".

Конечно, вначале дела у молодоженов обстояли не блестяще, даже на самый оптимистический взгляд. Подмастерье каменщика, девятнадцати лет отроду, на половинном жалованье, пока не кончится испытательный срок, — вот кем был Джуд. Жена ничем не могла быть полезна ему в условиях города, где он на первых порах предполагал поселиться. Однако крайняя необходимость хоть немного увеличить доходы вынудила его снять домик в уединенном месте у дороги между Бурым Домом и Мэригрин, чтобы можно было подзарабатывать на овощах с огорода и держать свинью, используя прежний опыт Арабеллы. Разумеется, это была не та жизнь, о какой он мечтал, к тому же ему приходилось каждый день совершать длинный путь до Элфредстона и обратно. Арабелла, однако, полагала, что все это лишь временные затруднения; она заполучила мужа — вот что главное; мужа, который будет зарабатывать ей деньги на наряды и шляпки, как только она приберет его к рукам и заставит заниматься делом, а эти дурацкие книжки вовсе забросить.

Итак, вечером после свадьбы он привел ее в этот дом, покинув свою старую комнатушку у бабки, где он потратил столько труда на латынь и греческий.

Его постигло легкое разочарование, когда он в первый раз наблюдал, Как Арабелла раздевается. Длинная коса, которую она огромным узлом закручивала на макушке, была преспокойна отвязана, расчесана и повешена на зеркале, которое он ей подарил.

— Как? Значит, это не твои волосы? — спросил он, вдруг почувствовав к ней неприязнь.

— Разумеется, нет, в хорошем обществе теперь никто не носит своих.

— Глупости! В городе, может быть, и так. Но в деревне, мне кажется, совсем другое дело. К тому же у тебя и своих волос хватает, по-моему.

— На деревенский вкус хватает. А в городе мужчинам нравится, чтобы было больше, и когда я служила буфетчицей в Олдбрикхеме…

— Буфетчицей в Олдбрикхеме?

— Ну, собственно, не буфетчицей… я разливала пиво в трактире… совсем недолго, а что? Кто-то посоветовал мне завести косу, и я купила ее, так просто, для баловства. Чем больше волос, тем красивей, так считается в Олдбрикхеме, а это город почигде твоего Кристминстера. Все благородные дамы носят накладные волосы, мне ученик парикмахера говорил.

Джуд с болью подумал, что, возможно, это и так, а все-таки, насколько ему известно, многие неиспорченные девушки, уехавшие в город, живут там годами, сохраняя простоту и в образе жизни, и во внешнем облике. У других, к сожалению, любовь ко всему искусственному в крови, и они с налету схватывают всякую подделку. А впрочем, пожалуй, нет большого греха в том, что женщина хочет прибавить себе немножко волос, и он решил больше об этом не думать.

В течение первых недель новоиспеченная жена всегда возбуждает интерес, даже если будущее семьи и ее доходы неопределенны. Есть в ее положении и в отношениях ее со знакомыми некая пикантность, которая скрашивает унылую действительность и на время уносит даже самую робкую новобрачную из мира реальности. Как-то в базарный день миссис Джуд Фаули шла по улицам Элфредстона именно в таком настроении духа и повстречала свою давнишнюю приятельницу Энни, с которой не виделась со дня свадьбы.

Сначала они, по обыкновению, захихикали; жизнь казалась им настолько веселой, что этого нельзя было и выразить словами.

— Вот видишь, дело выгорело! — заметила девица. — Ну да с таким, как он, иначе и быть не могло, я это знала. Он славный и добрый малый, и ты должна им гордиться.

— Я и горжусь — спокойно отвечала миссис Фаули.

— Ну, а когда ты ждешь?..

— Тсс! Я ничего не жду.

— Как так?

— Я ошиблась.

— Ах, Арабелла, Арабелла, ну и лиса ты! Ошиблась? Ничего не скажешь, умно, просто-таки ловко! Уж на что я опытная, а до такого никогда бы не додумалась! Я думала, ребенок так ребенок, но чтобы притвориться!

— Не спеши кричать о притворстве! Я вовсе не притворялась. Я не знала.

— Помяни мое слово, и взбесится же он, когда узнает! Задаст он тебе перцу под праздничек! Что бы там ни было, он все равно скажет, что это обман, и притом двойной, вот те крест!

— В первом я признаюсь, а во втором нет… Подумаешь, ему-то не все равно? Он даже обрадуется, что я ошиблась. Ничего, стерпит. Мужчины все одинаковы, а что им еще остается? Раз женился, деваться некуда.

Тем не менее Арабелла с некоторой опаской ждала той поры, когда ей волей-неволей придется признаться, что тревогу она подняла напрасно. Случай представился как-то вечером перед отходом ко сну. Они были в спальне, в своем уединенном домике, стоявшем у дороги, куда Джуд каждый день возвращался с работы. В тот день он проработал целых двенадцать часов и лег спать раньше жены. Когда она вошла в комнату, он уже успел задремать и лишь смутно видел, как она раздевается перед небольшим зеркалом.