Джозеф Антон - [231]

Кларисса была обеспокоена. К ее дому подошли двое «мужчин мусульманского вида» и стали выкликать Зафара по имени, но он, конечно, был в Эксетере. Возможно, подумала она, это из-за того, что теперь он внесен в список избирателей.

Позвонил Алан Эванс, сотрудник «Бритиш эйруэйз», которому поручили иметь с ним дело и который был во многом «на его стороне». Эванс сказал, что «БЭ», по его мнению, «движется к изменению позиции», и, когда будут устранены несколько «сравнительно мелких» проблем, компания сможет принять положительное решение. «Через несколько недель». Он не ошибся. Через несколько недель, после девяти с половиной лет запрета на полеты самолетами национальной авиакомпании, его пригласили обратно.

Состоялась премьера спектакля по «Гаруну и Морю Историй» — это была великолепная постановка, где атмосфера волшебства создавалась с помощью минимума средств. Море изображали реющие полосы шелковой ткани, все актеры по ходу спектакля делали небольшие фокусы, а в кульминационный момент, когда Гарун обнаружил источник всех историй, на лицах зрителей заиграл свет, показывая, что драгоценный источник этот — они сами. И снова, как и во время встречи с читателями в Хэмпстеде, из-за которой так разволновался коммандер Хаули, не было ни демонстраций, ни проблем с безопасностью. Был просто хороший вечер в театре.

Он послал экземпляр рукописи «Земли под ее ногами» Боно, чтобы узнать его мнение и исправить с его помощью ляпы, касающиеся мира рок-музыки. Но произошло совершенно неожиданное. Боно позвонил и сказал, что взял из романа кое-какие стихотворные тексты и написал к ним «пару мелодий». «Одна из них очень красивая, — добавил Боно. — Из заглавного трека к роману. Одна из самых красивых вещей, какие мы сделали». Он ухмыльнулся. Он не знал, сказал он, что у романов бывают заглавные треки, но — да, он понял, какую песню имеет в виду Боно. All my life I worshipped her, / Her golden voice, her beauty’s beat[249]. Боно звал его в Дублин послушать эту песню. Он написал роман о проницаемой границе между миром вымысла и реальным миром, и вот теперь одна из его вымышленных песен пересекла эту границу и стала реальной песней. Несколько недель спустя он действительно полетел в Ирландию, и у Пола Макгиннеса[250] в Аннамо, графство Уиклоу, Боно отвел его в свою машину и поставил пробный диск. Звуковая система в машине Боно была не такая, как у других. Это была всем системам система. Он послушал песню трижды. Она понравилась ему с первого же раза. Мелодия была совершенно не похожа на ту, что звучала у него в голове до того, это была крепко западающая в память баллада — то, в чем сильна группа U2. Он сказал, что ему нравится, но Боно повторил песню еще и еще раз, чтобы убедиться, что он не врет, и, когда наконец убедился, сказал: «Пошли в дом, дадим послушать всем остальным».

Индия заявила, что снимает запрет на его приезды. Новость прозвучала в шестичасовых новостях Би-би-си. Виджай Шанкардасс торжествовал. «Очень скоро, — сказал он, — ты получишь визу». Когда он об этом узнал, первое время ему было скорее грустно, чем радостно. «Я и предположить не мог, — писал он в дневнике, — что буду думать о предстоящей поездке в Индию без приятного предвкушения, но сейчас это так. Она меня чуть ли не пугает. И тем в нее я поеду. Поеду, чтобы утвердить свое право на такие поездки. Я должен поддерживать эту связь ради сыновей. Ради возможности показать им то, что я любил и что принадлежит им тоже». Да, впустить его решило индуистское националистическое правительство, которое сформировала БДП (Бхаратия джаната парти — Индийская национальная партия), и неизбежно будут говорить, что предоставление ему визы — антимусульманский акт, но он отказывался играть ту демоническую роль, которую ему пытались навязать. Он по-прежнему любил родину, несмотря на долгую эмиграцию и на запрещение его книги. Как для писателя Индия была для него глубочайшим источником вдохновения, и он намеревался взять пятилетнюю визу, когда ее предложат.

Его первая меланхолическая реакция сходила на нет. Он радостно, с волнением заговорил о поездке в Индию за писательским ужином после благотворительных чтений, устроенных Джулианом Барнсом. И тут Луи де Берньер взялся наставлять радостно взволнованного собрата по перу: ехать нельзя ни при каких обстоятельствах, его появление там станет новым тяжелым ударом по чувствам индийских мусульман. А затем де Берньер прочел ему небольшую лекцию по истории индуистско-мусульманских отношений — ему, писателю, вся творческая и интеллектуальная жизнь которого была связана с этой темой и который, может быть, знал об этом чуть больше, чем автор романа, где была грубо искажена история сопротивления греческих коммунистов во время Второй мировой войны итальянскому вторжению на остров Кефалония. Никогда в жизни его так не подмывало заехать коллеге-писателю по носу. Хелен Филдинг, которая там была, увидела, что его глаза наливаются кровью, и вскочила на ноги, улыбаясь так весело, как только могла. «Друзья! Восхитительный вечер. Просто восхитительный. Но я убегаю!» — воскликнула она, и это разрядило обстановку, позволило ему тоже встать, распрощаться и уйти, и нос мистера де Берньера остался в неприкосновенности.