Джованни Боккаччо. Его жизнь и литературная деятельность - [2]

Настоящее воскрешение древних классиков со всеми их особенностями начинается Петраркой. Говоря о Боккаччо, нельзя не остановиться на Петрарке, имевшем на него огромное влияние как своими произведениями, так и личным общением. Сказанное о Петрарке будет пояснять многое в дальнейшем изложении жизни и деятельности Боккаччо.

Заслуга Петрарки заключается более всего в вызванном собственно им движении гуманизма. Он не только воскресил лучшие стороны древнего духа, но повел их в битву с окружавшим его современным миром и провидел уже в этой борьбе зародыши лучших дней в грядущем. Его гений дал направление многим позднейшим талантам, и хотя он во многих знаниях был впоследствии превзойден своими последователями и подражателями, но лишь в таком же смысле, как любой ученик нашего времени знает топографию Америки лучше, чем знал ее Колумб. В истории умственного развития человечества имя Петрарки всегда останется звездой первой величины.

В то время еще нужно было отстаивать для поэзии самое право на существование. Поэтов называли людьми, избравшими своей профессией вымысел, следовательно, ложь. Древних поэтов считали наставниками во всякой мерзости и совратителями в язычество. Даже Вергилий многими не исключался из общей оценки такого рода. Чтобы защищать древних поэтов, Петрарке приходилось приводить, например, такие доводы, что-де и отцы церкви, если бы не изучали древних ораторов, не могли бы быть столь красноречивыми в борьбе с еретиками, что сам Христос говорил притчами, а это и есть поэзия в аллегорической форме. Петрарка, всей своей славой обязанный поэзии, защищал ее всегда с той горячностью, с какой защищают только свое собственное, близкое к сердцу дело. Юношей выступил он на эту борьбу, и старость застала его все еще борющимся. И потом сотню лет еще продолжали дело защиты поэзии его ученики против все тех же врагов и почти тем же оружием, теми же аргументами. Церковь же и схоластики с озлоблением и ненавистью защищались против нового пришельца – светской поэзии, – пока наконец не были вынуждены принять его, дать ему место и право воздействовать на умы и сердца людей, дотоле исключительно им подчиненные.

В 1353 году приезжал в Авиньон, тогдашнюю резиденцию пап, где находился и Петрарка, – знатный византиец Николай Сигерос, для переговоров о соединении церквей греческой и латинской. Петрарка, поглощенный тогда мыслью о разыскании всех потерянных рукописей Цицерона, поклонение которому у него доходило до степени чуть ли не религиозного культа, обратился к Сигеросу с просьбой по возвращении в Византию поискать там заветные рукописи. Сигерос не нашел ничего, но зато прислал Петрарке в подарок экземпляр песен Гомера. И, несмотря на отчуждение, которое существовало тогда между двумя церквями, несмотря на веками укрепившуюся ненависть к схизматикам, восток и запад протянули на этот раз друг другу руки, и первым связующим звеном между ними явился певец Илиона. Этот экземпляр Гомера был первым беглецом, спасавшимся из Византии от угрожавшего востоку варварства турок. Петрарка принял его с распростертыми объятиями и, хотя едва мог читать его, стал ревностно пропагандировать изучение греческих писателей, помня, как высоко ценили Гомера римляне. С тех пор началось общение между Италией и Византией, имевшее такие огромные для просвещения последствия.

Являясь проповедником гуманизма и обращения к древним образцам, Петрарка резко нападает на всю науку схоластиков, называя ее кучей мусора, в которой скрыты лишь ничтожные крупицы золотой правды и мудрости, считает ее вредной и требует беспощадного ее устранения. Только то, что имеет непосредственное отношение к человеческой жизни, кажется ему важным и достойным изучения. Он упрекает схоластиков в том, что они сделали из искания правды, из науки ремесло для добывания денег, торгуя ей как товаром; он нападает на тогдашние университеты, облекающие невежд и глупцов степенями магистров и докторов; он нападает на астрологов, гадающих по звездам о судьбе народов и не знающих о том, что происходит вокруг них; на философов, проповедующих добродетель и мораль и не исполняющих в жизни того, что они проповедуют; на богословов, обратившихся в диалектиков и софистов: они не хотят быть любящими Бога детьми и созданиями его, а знатоками его свойств, и то лишь хотят не столько быть, сколько казаться таковыми; шарлатаны-доктора, алхимики, юристы, знавшие наизусть кодексы законов и не понимавшие философского смысла прав человека, – словом, люди всех профессий, не доверявшие тому знамени гуманизма, которое поднял Петрарка, нашли в нем фанатического преследователя.

Нужно было иметь много отваги, чтоб решиться выступить с такой проповедью, когда астрологи были важными персонами при дворах владетельных особ, а сами богословы поддерживали целый ряд суеверий в народе. В университетах Падуи и Болоньи были кафедры астрологии, и Петрарка недаром называл их рассадниками невежества и указывал им на то, что еще Цицерон возвышался над суевериями толпы, верившей в пред сказания авгуров.

Петрарка хотел, чтоб науки и философия имели своей задачей не пустые, отвлеченные понятия, а служили бы подъему нравственности и духа человека. Понятие о философии переходило у него в мораль. Настоящий философ представлялся ему в то же время истинным христианином. Нападая на тогдашних богословов и взывая к древним философам, Петрарка является в то же время апологетом христианства, которое он стремится очистить от всего, что к нему в разные времена приметалось из языческих суеверий, от диалектики и софистики невежественных схоластиков. Он ищет для себя лично непосредственного откровения только в учении Христа и ревностно защищает христианство, такое, каким он его понимает, от нападок, устремленных на него со стороны существовавшей в то время секты