Джош - [7]

Тетя Клара поднимает лицо от плиты и оглядывается на него через плечо. Джошу неловко от ее очков - блестящих стеклянных кругов, похожих на два огромных глаза, которые сразу все видят и раз навсегда запоминают.

- Твое место у окна, Джошуа.

Слои синего дыма колышутся в солнечных лучах - непотревоженные, цельные, словно тетя Клара все это время стояла неподвижно и размышляла. Размышляла о чем? Слои дыма - как в ведьминой кухне - колышутся едва-едва, и в них плавают светлые пылинки. Не вступай: пожалеешь.

- Тебе к лицу этот костюм.

Джош не ожидал такого замечания, но не удивился, он ведь так и знал, что от ее мимолетного взгляда ничего не укроется.

- Прямо красавец.

Джош, морщась от досады, вступает в дым, почти готовый ощутить его сопротивление. Старая скамья под окном вся шатучая, продолговатая подушка соскальзывает с сиденья, сверху выступает подоконник и приходится как раз под лопатки, где неудобнее всего.

- На тебе хорошо сидят вещи, Джошуа. Это преимущество худых людей. Надеюсь, ты любишь хрустящие хлопья? Они вот тут.

Джош тяжело дышит. Старается взять себя в руки. Отодвигается от впивающегося в спину подоконника.

- Я не знаю, что такое хрустящие хлопья.

- Полей их сметаной и прибавь сверху ложечку меду. У нас здесь сахар не употребляется.

- У нас дома тоже, - с вызовом. - Я люблю все горькое.

- Да? Из-за этого ты, возможно, такой худой. Положи меду. Тебе полезно.

Он дышит все тяжелее, он старается смолчать, но его бесит, что она на него не посмотрела, что она стоит к нему спиной и что сковородка на огне так громко скворчит - совсем неподходящий звук, когда от одного слова, того и гляди, случится взрыв, которого непременно надо избежать.

- Прочитай молитву, Джошуа. Мы в этом доме уже полстолетия не садились к столу, не призвав на пищу божьего благословения.

- Вы взяли мои стихи! Это шпионство!

И застыл в болезненном ужасе, испуганный тем, что произошло, одновременно готовый и забрать свои слова обратно, и пойти дальше, чтобы довести дело до шумного, скандального конца. Сейчас она обернется, накинется на него, закричит, как он. Но она не закричала.

- У меня не было намерений за тобой шпионить, Джошуа. Это нехорошее слово. Молитву не обязательно читать вслух, можешь сказать про себя, но помолись непременно.

- Что вы сделали с моими стихами? - все еще с надрывом.

- Прочла. Больше ничего. А теперь произнеси молитву и ешь скорее хлопья. Яичница уже готова.

Джош борется с собой. Его так и подмывает трахнуть кулаками по столу, чтобы заплясали тарелки и ложки. Но он сдерживается.

Благослови, о Господи, пищу сию, дабы она не застряла у меня поперек горла. Аминь.

Как он ненавидит себя за то, что ему хочется есть, как презирает себя за то, что набросился на еду, точно нашаливший ребенок, получивший нагоняй по заслугам. Купился за тарелку каких-то хлопьев! "Режим - залог здоровья". На коробке - портрет футболиста, который на самом-то деле в рот бы не взял этих хлопьев, даже под угрозой голодной смерти. Но каких-то два бутерброда и две бутылки лимонада за сутки со вчерашнего завтрака! Плоть и кровь человеческие не всесильны. Загребаешь ложкой чертовы хлопья, и они хрустят во рту, как гравий под ногами.

Вчерашний завтрак! Сколько тысяч лет прошло с тех пор? За столом все молчали - кроме Каролины, конечно. Каролина знай себе чирикала, как воробышек. Шестилетнего человека разве заставишь подождать немножко и не лезть со своей болтовней?

Не удивительно, что папа нервничал: он ведь знал, что угрожает Джошу. Сам на своей шкуре не раз испытывал. Но хранил фамильную честь и не сказал о тете Кларе худого слова. Мама-то не обязана была заботиться о чести Плауменов, она же была им чужая, пока не вышла за папу. А папа сидел за столом весь, наверно, в испарине и думал: может быть, все-таки тетя Клара не станет тиранить моего сына?

Оттого, наверно, и все дети в семье Плауменов так подначивали Джоша непременно побывать у тети Клары. Это они нарочно сговорились. Боялись признаться, что поездка сюда подобна самоубийству. Хотели, чтобы Джошу тоже досталось, не им одним.

Настоящая ведьма над котлом, сало шипит, лиловый подол метет подпечье, весь в золе и в муке и в кошачьей шерсти. Словно ты заснул и проснулся в темном средневековье. И эта старая ведьма прочитала твои стихи. Прочитала все то, о чем даже мама еще не знает.

Она подходит, ставит на стол горячие тарелки, садится напротив, бормочет что-то себе под нос над своей тарелкой, а там лежит один кусочек бекона, залитый одним-единственным яйцом, точно в насмешку, в сравнении с этим его порция выглядит огромной. Неужели у нее хватает наглости просить божьего благословения? Она поднимает глаза на Джоша, но Джош решительно отводит взгляд в сторону и изо всех сил старается сначала прожевать, а потом проглотить, старается принять равнодушный вид, словно ему совершенно все равно, есть или не есть. А сам чуть не давится от жадности, и в животе у него - бездонная пустота. Готово. Стараясь не показать виду, он украдкой оглядывает стол, не осталось ли чего на добавку. Но на столе ничего нет - ни гренков, ни хлеба, ни джема, один только высокий стакан с молоком, но о молоке он даже мысли не допускает.