Письмо Лоре:
"Дорогая Лора!
Я знаю, что ты сама сочинила то стихотворение, хотя вообще-то ты порядочная врунья. Я знаю, зачем ты прыгнула с моста - хотела доказать, что ты тоже кое-что можешь и как сказала, так и сделаешь. Это был храбрый поступок, но нечестно было со зла перекладывать вину на Джоша Плаумена. Почему ты наврала, что у тебя нет матери? Это очень глупо с твоей стороны, ведь, если бы я пошел к тебе есть блины, все бы обнаружилось. Я буду всегда учиться понимать людей, Лора, но кажется, мне придется учиться этому всю жизнь. Люди бывают разные, об этом мне все время твердят старшие, но ты, по-моему, совсем ни на кого не похожа. Я мог бы написать о тебе, Лора, книгу. Потому что ты загадочная".
Письмо Гарри:
"Дорогой Гарри, нрзбр.".
Письмо Биллу:
"Дорогой Билл!
Я еще вырасту и, может быть, стану сильнее тебя, так что ты, приятель, лучше отыщи себе на всякий случай кроличью нору и забейся в нее поглубже".
Письмо Сынку:
"Дорогой Сынок!
Я знаю, почему Рекса так выворачивало в воскресенье. Он накурился сигарет. Скажи ему, что тебе не надо его вонючих денег, что тебе сигареты нужны самому. Иначе тебе придется разговаривать с его матерью. А потом поднеси спичку, парень, и затягивайся поглубже, сколько влезет. Твое время подходит к концу".
Джош сидит и жует острейший в мире сыр - закладывает запасы протеина. Сидит, расчесывает комариные укусы и шлепает комаров.
34
Джоша вдруг словно толкнуло, он чуть не подавился своим протеином. Из дома, из родного гнезда, донеслись звуки великого смятения - протяжный вопль, исторгнутый из груди тетки (собственно, двоюродной бабушки), внезапно обнаружившей исчезновение племянника. Захлопали двери.
- Джош! Джош! - это уже крик с улицы, такой оглушительный, что, должно быть, вспугнул всех птиц на кладбищенских соснах.
Джош, давясь, набивает рот сыром, а то куда его девать?
Еще раз хлопнула дверь. Наверно, опять парадная, так и ходит на петлях туда-сюда. Каблуки простучали по половицам, по плитам заднего крыльца.
- Джош!!! - вопль с крыльца, от которого всполошились и залаяли собаки под горой.
Джош выплевывает остатки сыра, которые не успел прожевать и проглотить. Он чуть было не вскочил во весь рост и не пустился бежать - едва удержался.
Прочла! Она прочла письмо! Нажала на дверь, сломала замок и все прочла гораздо раньше, чем он рассчитывал.
- Джош, вернись! Вернись сию же минуту!
Возбужденно бормочет что-то себе под нос, мечется то в дом, то из дому, точно вихрь.
Джош отползает к самой ограде. Дальше хода нет - не забор, а Великая китайская стена. Единственный штакетник в округе, который стоит прочно, не заваливается.
Тетя Клара кричит на всю улицу, сзывает на помощь соседей. А Джош ползет вдоль внутренней стороны забора, изо всех сил работая руками и коленями, и, стараясь сохранять хладнокровие, продирается сквозь зелень и высматривает, нет ли в заборе прорехи, чтобы можно было как-то протиснуться наружу. Протиснуться - и затеряться в голубой дали, прежде чем тетя Клара скличет целую армию преследования. Пока они будут накапливаться на улице, зады останутся без присмотра. Дальше на пути - крыжовник, весь в шипах, как в иголках, кусты шиповника стоят между стволами груш непроходимой стеной. Под ее защитой он одним скачком лихо перепрыгивает через штакетник и, спотыкаясь, вылетает на открытое место. Перед ним - пустые выгоны, внизу овраг, по дну его течет речка, а за оврагом на той стороне железнодорожная станция. Путь свободен. Джош. Мчись со всех ног, уносись на волю, словно ты из племени гончих псов. Никакие ребята тебя, оказывается, здесь не сторожат. И войска с пушками не стоят развернутым строем. Только две коровы пасутся на лугу, прикованные цепью к своим орбитам. Джош перепрыгивает слегу и бежит наискось по выгону, узелок бьется за плечом, летит следом, борозды под ногами глубокие, как канавы, только бы лодыжку не подвернуть, и всюду коровьи лепешки, но он не разбирает дороги. Опять забор - с разбегу взять и это препятствие. Одолел кое-как. И чуть не кубарем слетел, ломая заросли, в овраг вблизи полосы отчуждения. Он стоит на четвереньках над водой и дышит со свистом, со стоном, ничего больше не соображая. Задыхается, трясет головой и боится, как бы его не вырвало.
Джош, неужели твоя взяла?
Он нащупывает в карманах яблоки, морковь и огрызок карандаша. И тетрадка со стихами на месте. И узелок, завернутый в плащ, не развязался. Вон сколько ты пробежал, Джош, ничего не выронил. Пробежал - и ни разу не споткнулся и не растянулся. И никто не топал вдогонку у тебя за спиной и не орал, что, мол, вон он, вон он! Невероятно. Была, правда, минута опасности, но с ней удалось справиться. Ты выскочил из тетиклариного сада и уже не слышишь, как она разговаривает сама с собой, и она не может больше тебя разжалобить и не может о тебя споткнуться.
Джоша рвет.
35
Может быть, Гарри давно уже стоял над ним, а может быть, только что подошел. Но Джош перестал корчиться и поднял голову, а он стоит в своей крикетной форме.
- Не торопись, Джошуа, я подожду. У нас в распоряжении целый день благодаря твоей милости.
