Джош - [4]

Внутри. Пахнет цветами, дровяным дымом, старой мебелью, мастикой и печевом. Густые тени полны тайн. Под сводами дверей на длинных проволоках висят странные шуршащие портьеры из толстых отдельных нитей. Темные двери с ручками из рубинового стекла. Потолки высоченные: метра, наверно, четыре. Между тростниковыми циновками поблескивают черные лоснящиеся половицы. Джош со стуком поставил чемодан. И боль облегчения пронзила ему плечи, как горящая стрела. Словно пришел в музей после закрытия, когда уже нельзя, не полагается здесь быть. Словно кто-то перевернул столетие задом наперед. Со стены сумрачно смотрит прадедушка Плаумен во всем параде: при бороде и баках, с часовой цепочкой поперек живота. Смотрит сумрачно и неодобрительно, будто почувствовал неприятный запах. Типично плауменовское выражение. Папа рассказывал, что его лики висят чуть не на каждой стене. Автопортреты, написанные любящей рукой. Человек полжизни провел, глядясь в зеркало.

- Не надо оставлять вещи здесь. Идем в твою комнату.

Джош волочит неподъемный чемодан прочь с прадедушкиных глаз, тащится вслед за тетей Кларой в сводчатую дверь, нити портьеры щекотно шуршат, цепляются за, волосы, а тетя Клара уже ушла вперед, затерялась в полуночной тьме, нашарила на стене выключатель. И Джош с чемоданом вдруг оказывается посреди какой-то пещеры чуть не пяти метров в высоту и такой же длины и ширины, освещенной странным красным калением и пропитанной душным запахом лаванды. На окнах колышутся шторы из бусинок, под потолком позванивают хрустальные подвески, а внизу красуется кровать, блестя золотом шариков и завитушек и атласным покрывалом, такая широкая, в ней вполне бы уместилось одновременно полдюжины взрослых здоровых Плауменов. И тут же, конечно, прадедушка. Висит над мраморным камином. Больше, чем в натуральную величину, весь разодетый, похожий на короля Генриха VIII.

Джош почти в голос поминает имя господне и отпускает ручку чемодана.

Тетя Клара, стоя рядом, возносится высоко к потолку, как негодующая церковная колокольня.

- Джошуа, не поминай имя божье всуе. Ни в этом доме, ни где бы то ни было в моем присутствии.

И он остался один, но откуда-то доносится ее голос:

- Вода в кувшине. Постарайся не особенно набрызгать на пол. Вычисти зубы, причешись. Тогда посмотрим насчет ужина.

Весь поникнув, как погибшая душа в высокой пустой пещере, он пинает злосчастный чемодан и ощупью пробирается к умывальнику. Это такой стол, на нем массивная мраморная доска, на доске глубокий таз в голубой цветочек и огромный кувшин, ручка у него такая, что можно голову просунуть, а рядом лежит красное мыло с неприятным запахом, как в станционной уборной. Джош попробовал поднять кувшин одной рукой, испугался, попробовал двумя, но это оказалось все равно что оторвать от земли человека, да еще, того гляди, на пол прольешь. Как глупо. Глупо! Все - одна сплошная глупость. Зачем он сюда приехал? Ведь мама пыталась его отговорить: "Нет, Джош, по-моему, не стоит тебе. Твои двоюродные - это совсем другое дело. Она женщина старая и не без странностей". А надо было маме связать его по рукам и ногам и посадить на цепь дома у ворот.

Кровать так близко... он отвернулся и с размаху повалился на нее, но край оказался очень твердый и постель чересчур высокая, он чуть было не промахнулся.

Вроде бы чья-то рука погладила его по волосам?

- Джошуа, что же ты заснул, ведь еще совсем рано, без десяти девять...

Примерещилось? Далеко-далеко. До того далеко, что уже все равно.

Воскресенье

4

Огромный кувшин с голубыми цветами на боку начал вырисовываться в сознании Джоша все яснее, отчетливее и все огромнее, все неправдоподобнее. Вокруг в полумгле выстраивались парадом разные завитки и шишечки и непонятные черты обстановки, Прадедушка Плаумен в немыслимом облачении качался в воздухе, похожий на гигантского короля бубен из небывалой карточной колоды. И звон в поднебесье, музыка сфер: треньк, треньк! Хрустальные подвески, много-много хрустальных подвесков, они трепещут, точно стрекозы, застрявшие в паутине, и кружатся, сталкиваясь и звеня. Это высоко-высоко, пурпурная и устрашающая, роняя стрелы света, висит последняя на земле хрустальная люстра, каких уже давно не бывает. А еще выше, на потолке над нею, - розы: цветки, шипы, листья - розовая алебастровая лепнина.

Джош, подавленный всем этим величием, окончательно приходит в себя, его ранят алые, пурпурные и розовые блики, и колючая желтизна, и вся эта дикая и какая-то зловредная мебель. Господи, где же это он спал? Где это он проснулся? Нет, правда, Джош, чудо еще, что ты живой.

Он пробует присесть, но только глубже проваливается в, пуховики, в животе у него мучительно пусто и в то же время неприятно полно, там что-то неприлично, унизительно булькает. Джош, тебе, кажется, понадобится ванная комната. Интересно, где она? У тебя там назревает срочное дело.

Осторожно, ощупью, спустил ноги через край кровати, необъятное атласное одеяло тоже соскальзывает вместе с ним, нащупываешь, нащупываешь ногой пол нет его, хочешь верь, хочешь не верь, нет пола, и летишь в пропасть, падая коленями в пуховые ромбы. Что это - кровать или эшафот? Сразу и не ответишь.