Джордж Оруэлл. Неприступная душа - [215]

– У вас ничего не выйдет, – упорствовал Уинстон. – В мироздании есть что-то такое… какой-то дух, который вам не преступить. – И выпалил: – Дух Человека.

– А ты – Человек? – иронически усмехнулся палач…»

И, не дожидаясь ответа, включил магнитофон с голосом Уинстона, который ради борьбы с Партией клялся, что готов лгать, убивать и, если потребуется, плеснуть серной кислотой в лицо ребенку… Ради высокой цели борьбы за свободу для всех готов был стереть в себе всё человеческое. Типичное кредо «революционеров» от Робеспьера и Нечаева до Ленина, Сталина и Мао. Туманная, почти мифическая цель – всё, а вот реальные, всякие разные людишки на пути к ней – ничто. Жертвенное «мясо» от пеленки до савана, кирпичики в расстрельные стенки мира.

Нет, все-таки великую разгадку упрятал в своем романе Джордж Оруэлл. Последняя надежда в мире – это человечность Человека, неприступность гуманизма, верность себе и духу человеколюбия. Власть и Дух – вот конфликт эпох. Он был, он есть. Это последняя тема Оруэлла в мире его романа, в мире «тотальной организации, тотального обмана и тотального контроля». И против Духа Человека выступали и выступают все властители мира, в какие бы демократические одежды они ни рядились.

В романе Оруэлла эта «надежда на Человека» есть. Но ведь это всё – слова, его слова из тех двух миллионов написанных. А была ли надежда на Человека в жизни умиравшего в одиночестве Эрика Блэра – не Оруэлла? Что он мог видеть с седьмого этажа своей клиники? Брак его с Соней не был, по сути, браком, любовь Джасинты обернулась ненавистью ее, симпатия к Селии – предательством, многолетняя, «боевая» еще дружба его с Коппом закончилась мелкой подставой, а желание обеспечить деньгами приемного сына – прямым обманом деловитого компаньона писателя Джека Харрисона.

Реальная жизнь реально смеялась над ним. Еще в сентябре Оруэлл позвал в больницу Харрисона, бухгалтера своего, и тот скажет потом, что Оруэлл предложил ему возглавить компанию «George Orwell Productions Ltd.». Этому решению не нашлось ни одного свидетеля. А вечером, за несколько часов до смерти Оруэлла, его якобы вновь посетил, и вновь без свидетелей, всё тот же Харрисон, который будет утверждать, что тогда Оруэлл и завещал ему 25% акций компании. Пол Поттс, который тоже навестил писателя в этот час (он накануне обещал принести Оруэллу пакетик чая), увидев через стеклянное окошечко, что больной, кажется, заснул, тихо ушел. А Харрисон утверждал, что писатель не спал, что они долго говорили и что именно тогда писатель принял решение о передаче ему акций.

Не пройдет и несколько лет, как у этого «бухгалтера» будет на руках уже 75% их. И Соня в 1980 году, и Эврил в 1978-м, прямые наследники Оруэлла, умрут, по сути, в бедности – при миллионных гонорарах мужа и брата! Какая уж тут надежда на Человека с большой буквы? Сама жизнь была теперь как всего лишь меню вместо чужого и веселого ужина. Вот оно, «предельное одиночество» великих, вот в чем истина их жизни!..

Всякая написанная книга писателя – это «неудача», сказал перед смертью. За день до смерти призна́ется Маггериджу, что идея романа «1984» была хорошей, но «она рассы́палась в руках». Теперь так же рассыпа́лась, сыпалась «в руках» сама жизнь его…

«В последний раз я видел его за две недели до смерти, – напишет потом Вернон Ричардс, – он был весел, бодр духом и, как всегда, пристально следил за новостями… Мы говорили с ним и о сыне его; он вспомнил, как тот рассказывал недавно о походе в зоопарк, и худое, вытянутое лицо Оруэлла оживилось, а глаза загорелись». В такие минуты, подтвердит потом и Артур Кёстлер, «огромная сила любви этого одинокого человека излучала свет…». И еще – радовался поездке в Швейцарию («Я еду в следующую среду, – сказал Джулиану Саймонсу и, усмехнувшись, добавил: – Если не простужусь») и даже подаренной для этой поездки той самой удочке. Но порыбачить, вернуться в разноцветную юность не пришлось. В ночь на 21 января, когда Соня и Люсьен весело отправились в ночной клуб, у него хлынула горлом кровь. Как когда-то, когда его ранил в шею фашист. Дважды в этой жизни, видимо, не выживают. Он так и умрет в одиночестве – в белой палате, в красной луже крови. Посреди нее.

«…Человек возвращается в вечный дом свой, а провожающие его остаются, – проговорит над гробом его преподобный Роуз, викарий церкви на Олбани, слова, взятые из XII главы Экклезиаста: – Тогда возвратится прах его в землю, чем он и был раньше, а дух вознесется к Богу, который и дал его…»

На земле, на круглой, летящей неизвестно куда Земле останется от Оруэлла скромный камень на заброшенном деревенском кладбище. И – выбитые последние, выбранные самим писателем слова: «Здесь лежит Эрик Артур Блэр, родился 25 июня 1903, умер 21 января 1950».

Эпилог

«– Джордж Оруэлл, – сказала я медленно.

– Джордж Оруэлл? – старик-бирманец покачал головой.

Мы сидели в жаркой гостиной дома в сонном портовом городе Нижней Бирмы. Я слышала вой нетерпеливых комаров, и я собиралась сдаться. Человек, сидевший напротив, был в Бирме известным ученым, и я знала: он был знаком с Оруэллом. Но он был слишком пожилым; катаракта сделала его глаза неестественно синими, а руки сильно дрожали. Я подумала: он, вероятно, потерял память, – и спросила в последний раз: