Джордж Байрон. Его жизнь и литературная деятельность - [23]

Байрон прожил в Равенне немногим менее двух лет, и за это время, несмотря на деятельное участие в местных политических делах и в хлопотах, связанных с разводом графини Гвиччиоли, он успел написать следующее: три исторические драмы – «Марино Фальери», «Двое Фоскари» и «Сарданапал»; две мистерии – «Каин» и «Небо и Земля»; 5-ю часть «Дон-Жуана», «Пророчество Данте», «Видение Страшного Суда» и «Вернера». О драмах Байрона, из которых большая часть появилась в 1821 году, английский критик его, профессор Никольс, отзывается так: «Лорд Байрон не обладал способностями великого драматурга; он имел очень мало конструктивного воображения и не в состоянии был создавать ничего цельного и законченного… Его так называемые драмы суть не что иное, как поэмы, разделенные на главы. Далее, он не обладал тем, что Расин называет „проницательным воображением“, и поэтому создавал все лица драм по своему собственному образу». В «Марино Фальери» он пытался создать характер, непохожий на его собственный, и вышло нечто совсем нереальное. Зато «Сарданапал», самая субъективная из всех его драм, оказалась вместе с тем и самой лучшей. Одновременно с «Сарданапалом», т. е. в декабре 1821 года, появилась и великая мистерия Байрона «Каин». Это произведение, посвященное Вальтеру Скотту, вызвало необыкновенный восторг в одних и такое же негодование в других. Томас Мур отзывался о «Каине» как о произведении «поразительном, страшном и бессмертном». Валь тер Скотт сравнивал его с «Потерянным раем» Мильтона, а Шелли смотрел на него как на новое откровение. Гёте был так восхищен «Каином», что советовал немцам учиться английскому языку специально для того, чтобы иметь возможность читать это великое произведение в подлиннике. Но в то время как одни восхищались «Каином», другие отзывались о нем с пеной у рта. Большинство мелких английских критиков неистово ругали автора, а крупные, отмечая великие литературные достоинства этого произведения, считали нужным, однако, в то же время горько оплакивать антирелигиозную тенденцию его. Не смотря на это, успех произведения был колоссальным, и в короткое время появилось множество законных и незаконных перепечаток с первого издания.

После развода графини Гвиччиоли Байрон некоторое время еще оставался в доме ее мужа и, к великому негодованию последнего, продолжал деятельно заниматься там политикой. Перебравшись на другую квартиру, поэт стал чаще прежнего встречаться с карбонариями. Папскому правительству, конечно, сильно не нравилось вмешательство Байрона в местные дела, но оно боялось трогать знатного англичанина. Желая, однако, во что бы то ни стало избавиться от него, прибегли к следующей тактике: правительство издало приказ об изгнании семейства Тамбов, т. е. родных графини Гвиччиоли, в полной уверенности, что поэт не останется в Равенне после того, как его возлюбленная, которая обязана была, согласно разводу, жить у своих родных, последует за ними в изгнание. Ожидания правительства вполне оправдались. Семейство Тамбов вместе с графиней Гвиччиоли выехало из Равенны в середине июля 1821 года, а Байрон, оставшись там назло правительству еще на несколько месяцев, в декабре того же года последовал за своей возлюбленной в Пизу.

О жизни поэта в этом городе мы читаем у одного из новейших английских его биографов следующее. «Прибыв в Пизу вместе со всеми своими экипажами, лошадьми, собаками, птицами, слугами и обезьяной, Байрон поселился в палаццо Лафранчи, где прожил спокойно целых 10 месяцев, отлучившись оттуда только на несколько недель в Легхорн. Жизнь его в старом феодальном замке была в общих чертах продолжением его жизни в Равенне. Он вставал поздно, после полудня принимал посетителей, затем играл на бильярде, совершал прогулки верхом или же упражнялся в стрельбе. Большую часть своего времени он обыкновенно проводил в обществе Шелли, который тоже тогда жил в Пизе. Оба поэта были хорошими стрелками, но Байрон был более метким, несмотря на то, что рука его часто дрожала. Начало вечера он обыкновенно проводил в обществе графини Гвиччиоли, с которой он теперь уже жил под одной крышей вопреки условиям развода. После крайне скудного ужина он принимался за поэзию и просиживал часто до самого утра».

Во время своего пребывания в Пизе Байрон получил от своей жены пакет, содержавший локон волос и миниатюрный портрет дочери их Ады. Этот подарок глубоко тронул поэта, и он с благодарностью вспоминал о нем в своих письмах к друзьям. Но несколькими месяцами позже, его как отца постигло также и большое горе. В апреле 1822 года он получил известие о смерти своей незаконной дочери Аллегры, которая жила с ним в Италии с 1818 года и которую он незадолго перед тем поместил для воспитания в один из католических монастырей. Этот удар был совершенно неожиданным, и некоторое время Байрон ходил сам не свой. Оправившись немного от горя, он сказал однажды графине Гвиччиоли: «Она (Аллегра) счастливее нас, и, кроме того, ее положение в свете навряд ли позволило бы ей быть счастливой; в этом воля Божия – не будем больше об этом говорить». Останки своей дочери поэт отправил на родину, чтобы их похоронили на том самом кладбище в Харроу, где он, будучи школьником, когда-то просиживал долгие часы. Несколько месяцев спустя после смерти Аллегры Байрон лишился своего любимого и уважаемого друга, поэта Шелли, который утонул, застигнутый бурей в то время, когда он находился в своей лодке в море.