Джордано Бруно и генезис классической науки - [10]

Этих замечаний о непосредственных предшественниках Бруно достаточно, чтобы подойти к вопросу о его отношении к ним. Разумеется, речь идет не об отдельных оценках, которые часто отражали весьма переменчивые и зависящие от чисто личных причин настроения Бруно, {28} а об оценках, в какой-то мере соответствовавших действительной связи идей и действительным разногласиям. Но нам нужно сказать несколько слов о более отдаленных предшественниках. К ним, разумеется, принадлежит Коперник, книга которого вышла за пять лет до рождения Бруно, и философ, оказавший очень большое влияние на Бруно, Николай Кузанский. Он дал мыслителю Чинквеченто две идеи, которые приобрели у Бруно новый смысл и стали основой совершенно иных гносеологических и космологических концепций. Первая из них - знаменитая coincidentia oppositorum - совпадение противоположностей. Николай Кузанский находит его в природе; оно недоступно рациональному постижению, и из подобной констатации вытекает ограничение возможностей разума. Таков же смысл второй идеи - однородности и бесконечности пространства. Они свидетельствуют об ограниченности разума, который не может постичь ни бесконечность пространства, ни относительность положений и движений тел.

Но бесконечность мира могла стать рациональной идеей, постижимой разумом. Более того, она могла стать рационалистической идеей, демонстрирующей потенции разума в незнании природы в целом. Бесконечность мира выражает его однородность, а однородность выражает существование инвариантного, независимого от переноса в пространстве, всеобщего закона. Такой закон - основа рационального постижения мира. Рассматривая бесконечный мир, мы видим в каждом локальном процессе реализацию закона. Это открывает дорогу переходу от чувственного восприятия единичного к рациональному постижению Всеобщего. На эту дорогу и стал Бруно. Для него бесконечно малое единичное не исчезает перед лицом бесконечно большого мира. Единичное отображает закономерность Всеобщего.

Из средневековых мыслителей Бруно чаще всего ссылался на Раймонда Луллия, очень популярного философа и теолога конца XIII-начала XIV в. Основная идея Луллия - доказательство догматов христианства чисто логическими аргументами. Это был доведенный до крайности средневековый реализм - учение о реальности универсалий, т. е. общих понятий. Для Луллия конкретная вещь есть результат конкретизации и сочетания универсалий. Поэтому чисто логическое {29} манипулирование понятиями может дать достоверное представление о конкретном предмете - результате логического самодвижения понятий. Подобный панлогизм привел Луллия к мысли о логической машине, которая могла бы конструировать сравнительно конкретные утверждения теологии, философии, физики, медицины, права и т. д., комбинируя исходные весьма общие понятия. Машина Луллия состояла из концентрических кругов, вращавшихся независимо один от другого. Круги были разделены на части, "камеры", где были обозначены исходные понятия. Вращая концентрические круги, можно было сблизить различные "камеры" на кругах и получить при этом комбинации сближенных исходных понятий. Так, по мысли Луллия, можно было получить любое сочетание исходных понятий, т. е. любое конкретное утверждение.

Луллия интересовали утверждения христианской веры. Он боролся против разграничения иррациональной веры и рационально постигаемых утверждений пауки, т. е. против возникшей в Средние века идеи двух истин. Эта идея позволяла сторонникам натуралистической интерпретации Аристотеля не вступать в явное противоречие с церковной догматикой и защищать позиции разума. С другой стороны, она давала теологам право отбрасывать рационалистическую критику догматов религии.

Система логических операций и связанные с ней мнемонические рецепты то, что Луллий назвал "великим искусством",-были очень популярны еще в XVI в.

Многие думали, что "великое искусство" позволит сравнительно легко запоминать содержание книг и с такой же легкостью выводить из имеющихся в них понятий новые и новые понятия.

Здесь приведено только очень небольшое число имен и направлений, с которыми Бруно познакомился в Неаполе. Он знал, по всей вероятности, большую часть известных нам трактатов XV-XVI вв., а может быть, и некоторые неизвестные сейчас. Бруно знал и множество средневековых трактатов. Тексты Аристотеля и Платона он изучал очень тщательно. Следует заметить, что даже те работы Аристотеля, которые вызывали у пего крайнее раздражение, Бруно излагал весьма добросовестно. Токко - издатель латинских трудов Бруно говорит; {30} "Он не пропускал ни одного довода Аристотеля, и даже такие чуждые Бруно идеи, как опровержение бесконечности мира, он передавал скрупулезно и точно" 1.

В целом Бруно принадлежал к той группе гуманистов Чинквеченто, которые не удовлетворялись ни очищением греческих либо арабских комментаторов Аристотеля, ни очищением самого Аристотеля, ни возвратом к более или менее реформированной философии неоплатоников или самого Платона. Бруно шел от Аристотеля и Платона к досократикам. Конечно, такая характеристика его интересов и симпатий очень схематична, и ее можно взять лишь в качестве отправной. Но она существенна для определения роли Бруно в предыстории классической науки.