Джонни Тремейн - [68]

Все эти сведения, важные и неважные вперемежку, доставлялись кружку тридцати, которые тайно встречались в «Зелёном драконе».

То обстоятельство, что у конторы «Наблюдателя» так часто можно было видеть главарей партии вигов, не могло пройти незамеченным — об этом уже поговаривали. Но никто не обращал внимания, когда тридцать человек, занимающих гораздо более скромное положение в обществе — люди вроде серебряных дел мастера Поля Ревира, маляра Томаса Крафтса, винокура Чейса, — собирались в кабачке «Зелёный дракон». Этот каменный трактир принадлежал масонам.[19] Большая часть его посетителей были масонами. Что особенного в том, что они там встречались со всей таинственностью, какая принята между членами масонской ложи?

Каждое собрание начиналось с того, что участники, положив руку на библию, клялись сохранить в тайне эту встречу и все полученные сведения относительно планов англичан сообщать лишь четвёрке признанных вождей бостонских вигов: Сэму Адамсу, Джону Хэнкоку, доктору Уоррену и доктору Чёрчу. Почти все остальные виги, из ведущих, опасаясь преследований, к этому времени покинули Бостон.

Джонни всё, что ему удавалось узнать, сообщал обычно Полю Ревиру или доктору Уоррену. Ему было дано специальное задание: не выпускать из поля зрения полковника Смита и других офицеров 10-го полка, расквартированного в «Чёрной королеве». Благодаря тому, что Гоблин стоял в конюшне этой гостиницы, Джонни мог околачиваться во дворе, возле конюшен и кухни, не возбуждая ничьих подозрений. Он был в хороших отношениях с английскими конюхами, а с конюхом самого полковника, Давом, — просто в близких. С точки зрения разведки это была большая удача.

— Смотри, Джонни, не теряй своего Дава из виду, — наказывал Поль Ревир: — ведь, если англичане надумают начать наступление, очень возможно, что конюху полковника это будет известно заранее.

Изо дня в день Джонни следил за приказами, которые отдавались по 10-му полку: он знал, что за остальными десятью полками, расквартированными в городе, так же пристально следят другие мальчики, мужчины, женщины и даже девочки. Благодаря Лидии, красивой чёрной прачке в «Королеве», у Джонни глаза и уши проникали до самых офицерских спален, и, когда он помогал ей развешивать бельё, она ему рассказывала всякую всячину, по большей части чепуху. Но вот как-то она вызвала Джонни из конюшни, где он чистил Гоблина.

— Эй, Джонни! — позвала она его. — Помоги-ка мне развесить эти простыни — я тебе конфетку дам.

— Что там случилось? — спросил он её шёпотом, после того как помог ей вынести тяжёлую корзину с — бельём.

— Вчера вечером, перед тем как лечь, полковник Смит вызвал меня к себе и сказал, что я ему дала чужую сорочку. Лейтенант Стрейнджер, который был у него в это время и грелся у камина, благодарил полковника за то, что тот позволил ему участвовать в каком-то «маленьком дельце». И вид у него был очень довольный, какой бывает у очень молодых людей перед пирушкой.

— Да, но кто знает, что такое «маленькое дельце»?

— Не забудь, что Стрейнджер любит воевать. Он не картонный солдат., как многие из этих английских мальчиков. И он, когда шёл к себе, был такой счастливый — свистел, так и заливался, словно жаворонок! А потом больше часу сидел, всё письма писал: напишет и порвёт, напишет и порвёт. Поутру с Давом послал письмецо мисс Лавинии Лайт. А обрывки, что он начинал да бросал, они у меня в кошелёчке. Я-то читать не умею, и потом, они разорванные. Но я их всё равно подобрала.

— Давай сюда твой кошелёчек, Лидия!.

Она отколола с пояса маленькую коленкоровую сумочку. Джонни сунул её себе за пазуху и со всех ног побежал в типографию.

Не представляло особого труда составить по обрывкам два письма, брошенных Стрейнджером. В первом он написал мисс Лавинии (Джонни знал, что лейтенант ухаживает за ней) довольно невежливый, без всяких объяснений, отказ от участия в какой-то вечеринке, которая должна была иметь место 15 декабря, после полкового концерта. Сегодня было 12-е.

— Очевидно, в первом письме он сказал слишком мало, а во втором — слишком много, — заметил Рэб, — поэтому он их оба порвал и написал третье.

Рэб, мистер Лорн и Джонни — все трое склонили головы над чертёжной доской, на которой были разложены обрывки письма. Начала не было, а конец лейтенант так и не дописал:

«..как сказано у Ловеласа[20] ещё давным-давно:

«Тебя б не так любил я, верно,

Когда бы меньше честью дорожил».

Поверьте, дражайшая мисс Лайт, только повинуясь голосу чести, отклоняю я Ваше любезное приглашение на пятнадцатое декабря. Честь солдата и огонь, сияющий ещё ярче, чем Ваши прелестные очи, огонь воинской славы, призывают меня. Вам одной доверяю я, что в ту самую ночь я буду уже в шестидесяти милях к северу отсюда, ибо необходимо укрепить все наши редуты, чтобы…»

На этом месте письмо обрывалось.

— Шестьдесят миль, — произнёс мистер Лорн. — Это Портсмут. Форт Вильяма и Мэри. Там у них всего горсточка часовых и большие запасы пороха и ядер.

— Неудивительно, — проговорил Рэб, — что Стрейнджер порвал это письмо. Тут уж он действительно всё разболтал. Ты куда, Джонни?

— К Полю Ревиру! — крикнул Джонни через плечо.