Джонни Тремейн - [70]
— Погоди минутку, Дав, я сейчас прибегу.
Джонни побежал через задний двор к «Чёрной королеве». Он знал, что полковник Смит приказал Лидии забирать коньяк всякий раз, когда обнаружит его в комнате у кого-либо из его офицеров. Полковник не одобрял одиноких пьяниц. Он ничего не говорил, что ей дальше делать с отобранным коньяком, и Лидия, забрав бутылку утром, когда стелила постель, не гнушалась перепродавать вечером эту же бутылку её владельцу. Джонни вернулся с бутылкой в руках.
— Вот эта штука, — сказал он, — придаст немного огня нашему элю. — И щедрой рукой, так что у Дава от предвкушения даже дрогнули его белые ресницы, влил коньяк в кружку.
— Ты настоящий молодчина! Вот это прекрасно. Это я люблю, — забормотал Дав. — Так вот. Значит, нынче уже март. Весна. Армии не сидят без дела весной. Они выступают, дерутся, — тут он икнул, — ну да, дерутся. Ну, и мы будем драться… этой весной… и я и все наши ребята! Так что имейте в виду. Я бы на вашем месте не стал дожидаться. Я бы сейчас дал драпу и бежал, не останавливаясь, до самых Беркширских гор.
— Неужели они поведут армию в Беркширские горы?
— А я разве сказал, что поведут? Там нет никаких боевых припасов. А король ведь велел старушке Гейдж конфе… конви… конфусковать все военные склады мятежников.
— Гейдж уже трижды пытался захватить наши припасы. Чарлстон, Салем, Портсмут. Один раз удалось, а два остальных мы его опередили. Он не знает, где у нас что припрятано.
— Ну да, не знает!
Джонни подлил в кружку ещё дозу отвратительной смеси.
Дав от удовольствия снова икнул.
— У них карты. Карты с планшетами! У них там Уорстер и Конкорд помечены красным карандашом. Они прекрасно знают, где ударить. Небось хочется вам знать, сколько сейчас войска в Бостоне стоит!
— Ну, сколько?
Дав назвал явно неточную цифру. Было похоже, что они зря на него извели и эль и коньяк чёрной Лидии.
На Дава напала чувствительность. Со слезами на глазах он принялся объясняться в любви к ним. «Самдрогие т’варищи, — лепетал он. — Самхрош-шие». И вдруг сделал выпад по адресу англичан.
— Отвратительный н’род! — вскричал он яростно. — Я убегу с вами в Беркширские горы. Н’буду тут нянчиться с их кобылами! Выкопаю яму. Влезу в яму. Накроюсь ямой. Буду сидеть в яме, пока война не кончится. Мальчики, — закричал он в хмельном отчаянии, — я не желаю, чтобы вас вздёрнули! Н’жлаю! — и разразился слезами.
— Возьми себя в руки, — сурово приказал Рэб.
— Я возьму… я уберусь отсюда. — Шатаясь, Дав встал на ноги. — Пойду и скажу моему Стрейнджеру, что ухожу. Ка-ак смажу полковника Смита скребницей… Вот я…
— Сиди-ка тут. Никуда ты не пойдёшь, — сказал Рэб, загородив собой дверь. — Садись, слышишь? Приди в себя.
В таком виде пускать Дава в гостиницу было нельзя. Его бы тотчас уволили. Мальчики поняли, что пересолили.
Целых полчаса бились они, покуда утихомирили Дава. Они принялись на все лады повторять, какая у него замечательная работа и какое это счастье состоять на службе в королевских войсках. Наконец Дав начал успокаиваться. Его клонило в сон.
— А, наплевать! Всё равно меня прогонят. Стрейнджер велел мне хорошенько почистить коней для полковника. Оседлать Нэн к четырём, что ли, или к половине пятого… — На этом Дав уснул.
— Боюсь, что мне придётся поработать за него, — пробормотал Джонни. — Нельзя ведь допустить, чтобы его уволили. Уже четыре. Обжора, свинья, вошь этакая!..
Он побежал к конюшням. Ему и раньше случалось помогать Даву в его работе.
У полковника было две лошади: огромный рыжий жеребец Сэнди, которого он привёз с собой из Англии, и светлая кобылка Нэн, иноходец, которую лейтенант Стрейнджер приобрёл для полковника, после того как убедился в непригодности Гоблина. Вторая лошадь, Нэн, была легче на ходу, чем боевой конь, и полковник предпочитал разъезжать по Бостону на ней. Однако она не была приучена к барабанному бою и стрельбе. Смит был наездник неважный, и, когда ему приходилось выезжать с полком, он садился на Сэнди.
Нэн была красавица и очень ласкова. Сэнди — добродушный и мудрый старик. Джонни нравились обе лошади, и он насвистывал, исполняя работу за спящего Дава.
Ровно в половине пятого он подвёл Нэн, уже осёдланную, к колоде, стоящей перед зданием гостиницы. Грузный полковник не умел ни взбираться, ни слезать с лошади без приступки.
— Веди её назад, — сказал лейтенант Стрейнджер. — У полковника Смита приступ печени.
Но тут он заметил, что перед ним не Дав, а Джонни, и красивое его лицо просветлело. Он не стал задавать никаких вопросов.
— Послушай, — сказал он, — поди возьми своего коня, а я возьму Нэн. Я научу тебя брать барьеры.
Стрейнджер уже раньше рассказывал Джонни о плетнях, расставленных в дальнем конце выгона, и Джонни не раз следил завистливым глазом за тем, как наездники в красных мундирах обучали лошадей прыгать. Сам попробовать он не решался. Он боялся, что его прогонят. Но, если Стрейнджер захочет привести с собой приятеля, пусть-ка попробуют сказать ему что-нибудь!
Когда они встречались у Лайтов или в «Чёрной королеве», молодой офицер бывал высокомерен и давал почувствовать разницу в их общественном положении. Но, как только они садились в седло, они становились равными. Стрейнджер был педагог рьяный и впервые встретил достойного ученика. Вернее сказать, учеников, ибо к концу первого урока он был вынужден признать, что Гоблин — прирождённый скаковой конь и что он такого ещё не встречал. Джонни понимал, что лейтенант мечтает иметь такую лошадь. Если бы он произнёс одно-единственное слово: «конфискация», лошадь была бы у него. Но Джонни прекрасно знал, что лейтенант этого слова никогда не произнесёт.
