Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ - [88]

— Твоя Мэри, — сказал он, стуча пальцами по подбородку, — твоя Мэри предпочла Эдварда.

— Не может быть. Только не Эдварда. Да и ему нравилась Евангелина, а не Мэри.

— Он сам мне сказал. Твой Эдвард. — Глаза Соломона вновь превратились в два кинжала. — Дай мне свободу.

Что ни говори, подлец знал, чем меня пронять. Не иначе игра его забавляла.

Я взял его за руки и повернул их ладонями вверх.

— Послушай-ка, — сказал я и ткнул ему пальцем в ладонь. — Это, часом, не тайна? Ну, где здесь тайна? — Тут я уронил его руку и произнес напоследок: — Победа будет за мной.

* * *

Соломон солгал. Что говоришь, мой молчаливый друг? Не надо увиливать. Бормочи, пока не устанет язык, — меня снова пробирает жар.

Подойди ближе. Я тебя вижу — не прячься в тени. Лихорадка утягивает меня на глубину, и я хочу перерезать тебе глотку, прежде чем отправляться под воду.

Теперь вернемся к разговору.

Маллет сказал «мы почти в порту». Как вышло, что он до сих пор жив? Ах да, сокровище. Маллет не умрет, пока я не сообщу ему точное место. Теперь вспомнил.

* * *

Этой хвори меня не одолеть.

Выпей со мной, дружище, покуда я расскажу тебе лучшую часть этой истории. Вытащи трубку и выпей. Налей еще. Мои байки почти так же вкусны, как мое пойло. Пей до дна.

Да-да, Маллет. Помню. И мой рассказ. Я отвлекся. Вскоре мы будем в Лондоне, где одного из нас ждет петля. Ну что же…

Для юнги нет лучшей науки, чем тяжелый труд. Поэтому Джим Хокинс стоял на вахте до тех пор, пока не валился с ног. Один матрос научил его чинить паруса, другой — плясать джигу. Какой-то малый из Хейшема показал, как протискиваться в орудийные порты, будто угорь. Валлиец (имени не припомню) читал ему трактаты о шельмовстве, ирландец разглагольствовал о ножах и кинжалах. Между прочим, Джиму порой приходилось несладко. Он должен был таскать бочонки с юта на бак, до посинения закручивать ганшпуг и выполнять все поручения, которые мог выдумать Смоллетт для скорейшего превращения мальчишки в моряка. Вскоре Джим по собственной воле начал спать вместе со всеми на палубе, нежели спускаться к Соломону. Я понял: теперь он мой.

Прошло много дней, и когда наконец мы достигли острова Сокровищ, Смоллетт предложил сразу же снарядить ялик до отмели, а я решил подождать рассвета, чтобы перед высадкой подразнить Соломона. Мне не потребовался фонарь, чтобы увидеть его глаза, — довольно было луны, моей луны. Соломон проиграл, я победил.

Я сказал ему, что он останется моим пленником до конца своих дней, свидетелем моих злодейств. Мне море будет зеленее, а небо — выше, если он будет со мной в такие минуты, о чем я ему и сообщил, а после добавил, что Джим теперь такой же славный бродяга с деревянным сердцем, как у моих святых. Да и могло ли быть иначе, если я сам его сотворил, как резчик-испанец — тех кающихся грешников?

Соломон оглядел меня с тоской и сказал то, о чем я и сам догадывался:

— Бонс мне во всем признался. Пришел ко мне как-то за лекарством — от Бена Ганна, который чесал ему спину. Только это был не Бен Ганн, а Пью. Пью вливал ему в глотку отраву и рассказывал ему все о сокровище — чтобы ты убил Бонса, а его повысил.

— Я ни за что бы не назначил краба штурманом.

— В таком случае он подпаивал Бонса ради забавы. Пью все знал. Твой Эдвард велел ему не спускать с тебя глаз. Приставил его следить за тобой и обо всем докладывать. Он обещал поделиться сокровищами с Пью, так как почти разгадал все загадки, пока был в Лондоне. Возможно, Пью ждал его возвращения. А если бы до той поры ты убил Бонса или он — тебя, это было бы… — Соломон замолк, подыскивая слова, — как перо Эдварду на шляпу.

— Больше мне не о чем тебя просить.

— Остается еще слово «кровь», — добавил Соломон.

— Да-да, кровь. Океан полон ею.

Соломон, такой печальный еще миг назад, покатился со смеху.

— Кровь крови рознь, — выдавил он.

— A-а, ты о Томасе Бладе. Я почти нашел с ним общий язык, даром что он мертвец. Шифры — его работа. Эдварду досталась Библия, которой он владел.

— Ты впрямь ничего не понял, — сказал Соломон. — Свободу.

Каков, а?

— Кое-кто от добра добра ищет, — ответил я и покинул его ради снов о короне.

Спал я крепко. Слишком крепко, друг мой.

Разбудил меня Смоллетт, молотя в дверь.

— Они сбежали! — кричал он. — Оба! Соломон и мальчишка! На ялике!

— За ними! — приказал я. — За Джимом! За Соломоном! Шлюпки на воду!

Задай я им курс, так и гребли бы до самого Китайского моря, охаживая веслами волны.

Моя команда побежала вокруг острова. Я же направился прямиком к могиле мертвеца, взяв с собой только Смоллетта и еще несколько пар рук. Мы продирались сквозь терновник и бурелом, и коротышка Смоллетт расцарапал ноги о шипы. У него пошла кровь, чему я был даже рад. Без крови не бывает награды.

Мы пришли на поляну. На насыпи, пришпиленный сучком, болтался рисунок Соломона. Я поклялся зарыть художника на том же месте и велел своим людям копать.

Мертвец и мои ребята-покойники, верно, вздохнули от облегчения, когда Смоллетт выволок их из ямы. Словно почуяли конец вахты. У этой команды глаза провалились, а на черепах остались лишь клочья волос, и все же я узнал одного из них. Чуть было не попросил его спеть, помня, как славно он выводил рулады в свое время, но тут из его глазницы выполз червь. Одежда их насквозь истлела, и ребра-шпангоуты поотстали от киля. Я задумался, а не был ли кто из них жив, когда мы закапывали могилу, — уж больно иных скрючило.