Джон Леннон навсегда - [6]

Тетя Мэри не учитывала это состояние Джона. Его мотивы она не осознавала и пыталась постичь на свой лад. На отступление от строгих норм поведения она реагировала бесконечными упреками, домашними арестами и сокращением карманных денег. Ее воспитательная концепция была направлена на то, чтобы проложить Джону прямую дорогу к добропорядочному буржуазному существованию.

Джон избегал давления, которое исходило от тети: он уже давно к этому приспособился. Он не боролся против нее, потому что знал — тетя Мэри его любит. Поэтому мальчик не хотел ее раздражать понапрасну.

Хотя Ивэн и Найгл теперь ходили в другие школы, их старая дружба с Джоном и Питом не прерывалась. После занятий они обязательно встречались, чтобы вместе «навести шороху» на местность между Пенни Лэйн и Строуберри Филдз. Правда, Ивэн и Найгл куда лучше успевали в школе. Пит Шоттон свидетельствует: «Мы в первый год были на вершине успеха, а потом постепенно скатились в подвал. Однажды нас вызвали к директору, чтобы примерно наказать. Я очень боялся. А Джон — нет, во всяком случае не показывал вида. В то время, как мы стояли перед кабинетом директора, Джон втихомолку говорил, что палка для порки хранится в футляре, который обит изнутри бархатом, а снаружи осыпан драгоценными камнями. Я хохотал во все горло, несмотря на свой страх».

Два события, происшедшие в 1953 году, существенно повлияли на развитие Джона. В одно из воскресений у дяди Джорджа произошло кровоизлияние в мозг, после чего он прожил всего несколько часов. Так Джон потерял друга, который куда мягче вмешивался в его дела, тогда как тетя продолжала слишком жестко выполнять свой «долг». В те дни его мать все чаще бывала в доме на Менлав-авеню. Она с радостью наблюдала за тем, как растет ее сын. У Мэри эти визиты не вызывали восторга, и Джон не хотел, чтобы они встречались. Непринужденный стиль Джулии и ее веселый нрав остро контрастировали со строгостью тети, производили на мальчика огромное впечатление. Когда, в свою очередь, он посещал мать, она часто играла ему что-нибудь на банджо. Именно Джулия научила его владеть этим инструментом.

Джон относился к ней не как к матери, а скорее как к старшей сестре. От Джулии никогда не услышишь попреков, на которые не скупились его тетя и учителя. Она ничего от него не требовала. Напротив! Она смеялась над его проделками, разрешала делать все, что приносило удовольствие, понимая причины его «непарламентского» поведения.

«Во время работы по дому она чаще всего носила на голове старые дамские панталоны. Она открывала нам дверь, а панталоны свешивались у нее за плечами. Ее не заботило то, что мы прогуливали школу», — вспоминает Пит Шоттон.

Тетя Мэри взирала на все это с большой озабоченностью. Она пыталась ограничить контакты матери и сына, что заставляло Джона пускаться на всевозможные ухищрения. Мэри Смит, которая сызмальства втолковывала племяннику, что он — нечто Особенное, что он лучше, чем все другие мальчики его круга, поскольку происходит из хорошего дома, выработала у Джона чувство превосходства над всеми.

«Такие люди, как я, чувствуют свою гениальность с десяти, девяти или даже восьми лет. Я все время спрашиваю себя: почему же меня никто не открыл? Например, в школе — никто не признал, что я много лучше, интеллигентней, гениальней, чем остальные. Что же, учителя так глупы? То, что они могли мне дать на моем, так называемом жизненном пути, меня так и не заинтересовало». Такими словами Джон Леннон описал свое мироощущение в тринадцать лет.

Его школьные документы испещрены примечаниями, сводившимися к одному слову: «безнадежен». Или: «кривляньями мешает занятиям». «Неслыханное поведение», «Отрывает от учебы других детей…» Его успеваемость упала так низко, что он не был даже переведен в следующий класс.

Все это стало вескими основаниями для тети Мэри, чтобы обеспокоиться своим питомцем. Для ребят возникла реальная опасность соскользнуть в уголовщину. Джон как-то даже разработал план, чтобы вместе с другими мальчиками ограбить лавку. Все это он продумал до мельчайших деталей. Ночами напролет он с другом шлялся по улицам и присматривался к различным магазинам. К счастью, благоприятной возможности не представилось, и он бросил затею.

Если до сего момента его деятельная энергия и переливающаяся через край фантазия служили лишь тому, чтобы добиться симпатии и признания, то теперь открылся новый интерес. В кармане школьной куртки он постоянно таскал губную гармошку — как память о своем дяде Джордже. Везде, где бы он ни находился, он пытался извлечь из этого инструмента мелодии. В ущерб, конечно, школьным заданиям. Тетя Мэри следила за этим делом с интересом, но и настороженно. Разве не шатался его отец, горланивший песенки и бренчавший на банджо, по пивным, чтобы таким образом удержаться на плаву? Такой перспективы она не желала своему Джону. Если уж эта музыка так его интересует, то пусть, по крайней мере, получит приличное образование, считала она.

«Я хотела начать с ним музыкальные занятия. Скажем, на пианино или на скрипке. Но он об этом ничего и знать не хотел. Он просто не мог мириться ни с чем, что предполагает твердые занятия по часам. Он хотел все всегда уметь делать сразу, не тратя времени на учебу», — жаловалась тетя.