Джон Кеннеди - [81]

Это было плохое положение дел, которое Кеннеди унаследовал от Эйзенхауэра, и стало очевидным, что налицо все признаки надвигающегося падения Южного Вьетнама. Структура была неустойчива изначально, и рациональность американцев не могла ничего сделать для ее поддержи, кроме как предос-тавить ей самой обретать прочность. К тому же американцы могли действовать иррационально, но никто наверняка не знал, будет ли Джек Кеннеди держать пари. Однажды на встрече с Советом национальной безопасности, где обсуждался вопрос, касающийся Юго-Восточной Азии, председатель объединенного комитета начальников штабов обещал победу, «если нам дадут право использовать ядерное оружие». Кеннеди закончил встречу, оставив это без комментариев, но впоследствии заметил: «Он пообещал нам победу, так как он не считал, что в дальнейшем ситуация будет обостряться… Им нужна сила американских войск. Они говорят, что им это необходимо для обретения уверенности и поддержания морального духа. Но может повториться ситуация, которая была в Берлине. Войска войдут в страну, оркестры будут играть туш, люди — приветствовать, а через четыре дня все будет забыто. Затем нам скажут, что нужно прислать дополнительные войска. Это как алкоголь. После первого приема эффект снижается, и вам нужно выпить еще»[308]. Он был категорически против того, чтобы использовать ядерное оружие или посылать войска США не только в Юго-Восточную Азию, но и куда бы то ни было, где идут военные действия. Как показали кризисные ситуации на Кубе и в Берлине, он всегда предпочитал переговоры — его недруги могли бы сказать, что это его слабое место. По этому вопросу он не собирался отступать от политики Эйзенхауэра[309].

Он был отлично подготовлен, чтобы принять к делу вьетнамский вопрос. В 1951 году он посетил Сайгон, и era не ввели в заблуждение требования французского колониализма или аргументы в его поддержку.

В 1554 году в Сенате он энергично выступил против призыва Джона Фостера Даллеса к «объединенному действию» в Индокитае (другими словами, чтобы Америка помогла Франции вместе с другими союзниками, которых удалось бы привлечь к этому): «выделить деньги, средства, людей для джунглей Индокитая, не ожидая победы хотя бы в отдаленной перспективе, было бы опасным, тщетным и саморазрушительным». Конечно, вся дискуссия об «объединенном действии» предполагает неизбежность подобной победы; но такие предположения очень похожи на самонадеянные предсказания, которые убаюкивали американский народ в течение нескольких лет и которые, если бы они продолжались, создали бы неверную основу для решения о расширении участия Америки.

Более того, без представления независимости объединенным государствам (Индокитая) другим народам Азии стало бы ясно, что идет колониальная война, и «объединенное действие», о котором было сказано, что оно совершенно необходимо для победы в этом регионе, является не чем иным, как односторонней акцией со стороны нашего государства»[310]. Слова предсказания! Он высказался еще резче два года спустя, 2 июля, в своей речи о французской войне в Алжире. В манере, навевающей воспоминания о его книге «Почему Англия спала», он безжалостно проанализировал французскую политику в Алжире и предрекал ее поражение; и, отвечая своим критикам несколькими днями позже, он открыто сказал, что будет означать для Франции отказ принять неизбежность алжирской независимости: «Не окажется ли Франция с ослабленной экономикой, истребленной армией и несколькими сменами нестабильных правительств только для того, чтобы понять — как она слишком поздно поняла в Индокитае, Тунисе и Марокко, — что желание человека быть свободным и независимым является сегодня самой большой в мире силой?»[311]. Все это показывает, что Кеннеди был способен противостоять вьетнамской проблеме; к несчастью, другие его утверждения показали, что он недостаточно понял природу революции третьего мира. Он не видел, что она бросает вызов не только старым империалистическим державам, но и экономическому порядку, классовому строю, из которых она выросла; «свобода», о которой заявляли страны третьего мира, была не совсем тем, что имеют обычно в виду американцы, которые любят громкие слова. И, к несчастью, Кеннеди среди тех, кого ввел в заблуждение Нго Дин Дием. В 1954 году он публично указал, что ожидает, если Вьетнамом будет управлять Хо Ши Мин, и его не особенно беспокоит эта перспектива; но в 1955 году он пришел к выводу, что Дием построил «чудо» в Южном Вьетнаме, которое начало «освобождать и использовать скрытую силу национализма, чтобы создать независимый, антикоммунистический Вьетнам»[312], и что он «определенно встретился с основными политическими и экономическими кризисами, которые до сих пор продолжали терзать Вьетнам»[313]. Он все еще верил в Диема, когда тот стал президентом; он полагал, что трудности, которые ощутимо вставали между Сайгоном и Вашингтоном, были ошибкой администрации Эйзенхауэра, которая не относилась к Диему с достаточной симпатией.

Почти сразу же ему пришлось вникать в реалии дня. Как мы уже видели[314], Эйзенхауэр, по окончании срока своего президентства, сделал все возможное в его силах, чтобы убедить Кеннеди, что должны быть предприняты самые энергичные меры, чтобы защитить Лаос от коммунистического империализма: «[он] говорил с большим чувством, что Лаос являлся ключом ко всей территории Южной Азии… Он утверждал, что нельзя позволить коммунистам ее захватить… Президент Эйзенхауэр настаивал на том, что определяющим действием должна быть защита Лаоса»