Джон Кеннеди - [52]
Но однажды, уже будучи на посту, он заколебался. Его вице-президент стремился воплотить в жизнь посадку на Луну, но расходы были огромны (в итоге они превысили 30 миллиардов долларов) и достаточны для того, чтобы дать передышку президентам еще на тридцать лет. Но, как это часто бывает, его поторопили события. 12 апреля 1961 года Советский Союз отправил Юрия Гагарина в космос: на орбите оказался первый человек. Это было большим событием, вызвавшим энтузиазм во всем мире. И оно произошло сразу же после фиаско в Бей-оф-Пигз Кеннеди, который в это время рассматривал исследование космоса (как и большинство вещей) целиком в понятиях конкуренции сверхдержав и был особенно внимателен к позициям других стран, не хотел, чтобы они заключили, что именно коммунизм — это путь в будущее, и решил, что наилучшим средством вернуть престиж было бы побудить Соединенные Штаты послать человека на Луну в конце десятилетия. Обращаясь 25 мая к конгрессу, в постоянно звучащем контексте о «большом поле битвы за оборону и распространению свободы» в южном полушарии, он утверждал, что «в настоящий период нет ни одного космического проекта, более впечатляющего для человечества или более важного для долгосрочного исследования космоса»[180], одновременно допуская, что он является и самым дорогостоящим. Ответ конгресса, слушавшего его на объединенной сессии, был прохладен: но за большие ассигнования, о которых он просил, проголосовали почти единогласно. В 1969 году первый человек высадился на Луну. Как и планировал Кеннеди, он оказался американцем.
Исследование Вселенной с помощью таких космических чудес, как телескоп Хаббла, является одним из самых замечательных достижений XX века, и Соединенные Штаты играли в этом ведущую роль. Вклад Кеннеди заключался в том, что немного случайной и не очень сильной космической программе Соединенных Штатов необходимо было стать более мощной, и предприятие с «Аполлоном» (невозможно ответить, почему его не назвали «Артемидой» или «Дианой») как раз подходило для этой цели. Его вклад был существен, как, впрочем, и относительно многих других вещей (включая немецких военных преступников, с чьей экспертной помощью были построены ракеты). Он также заслужил доверие своей решительностью и энтузиазмом, с помощью коих выполнял свои намерения. Он сказал конгрессу, что это нельзя делать, не отдавшись делу всецело, и жил согласно своему правилу. Столь же интересно просмотреть, как изменялось его отношение к этой космической «авантюре»: не в том смысле, что это может не произойти, но в его восприятии политических и дипломатических возможностей.
Даже в начале президентства, когда его стремление к разным кампаниям было в самом разгаре, он надеялся сделать космос ареной международных усилий и привлечь Советский Союз в качестве партнера. Понятно, что Хрущев сначала не ответил. Он стал более сговорчив после того, как полковник Соединенных Штатов Джон Гленн постарался превзойти подвиг Гагарина в феврале 1962 года, хотя это ничего не изменило в жизни Кеннеди. Но после полета Гленна Кеннеди стал подчеркивать важность международного примирения через космос как более возможную, чем важность преобразования коммунистов, хотя он никогда не отказывался от своей патриотической позиции, что «это — новый океан, и я верю, что Соединенные Штаты должны пуститься в это плавание и достичь непревзойденных высот»[181]. Это было существенным изменением акцентов. В равной мере это являлось восхищением перед величием самого космического предприятия. Он не упустил аргумент о безопасности, о том, что Соединенные Штаты не могут спокойно предоставить Советскому Союзу одному осваивать космос, и любил подчеркивать экономические выгоды разнообразных космических технологий, например, как в речи, произнесенной в университете Раиса: «То, что однажды стало главным аванпостом на старой границе Запада, будет им на новом рубеже науки и космоса. Хьюстон, ваш город Хьюстон, с его Центром «Мэнд Спейскрафт», станет центром большой научной и инженерной общности»[182]. Но его заключительный пункт был полон романтики: «Много лет назад британского исследователя Джорджа Мэлори, погибшего на Эвересте, спросили, почему ему так хочется на него взобраться. Он ответил: «Потому что он существует».
Что ж, космос существует, и мы будем идти туда, и существуют Луна и планеты, и новые надежды на разум и мир тоже существуют. И, следовательно, когда мы к этому приступим, то следует попросить благословения на самое рискованное, опасное и большое приключение, какое человек когда-либо предпринимал»[183]. Это придало действительно воодушевляющий конец его обращению, но нет причины сомневаться в искренности того, что он подчеркнул. Как сказал Роберт Кеннеди после его смерти, «он думал об исследовании космоса как об исследовании Америки Льюисом и Кларком, и ему всегда нравилось, когда Соединенные Штаты предпринимали что-нибудь неординарное. То, что требует не только ума и способностей, но и смелости»
