Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 5 - [23]

Послышались чьи-то шаги.

— Кто там? — вскрикнула Кристиан.

В дверях стоял Гарц.

— Зачем вы здесь? — оказал он. — Зачем вы здесь?

Он схватил ее за руку; Кристиан попыталась вырваться, отвести от него взгляд, но не могла. Гарц бросился на колени и воскликнул:

— Я люблю вас!

В порыве нежности и непонятного страха она прижалась лбом к его руке.

— Что вы делаете? — услышала она. — Неужели вы любите меня?

И она почувствовала, что он целует ее волосы.

— Любимая моя! Вам будет очень трудно; вы такая маленькая и такая слабенькая.

Еще крепче прижав его руку к своему лицу, она прошептала:

— Меня ничто не страшит.

Наступило молчание, исполненное нежности, молчание, которое, казалось, будет длиться вечно. Вдруг она обвила его шею руками и поцеловала.

— И пусть будет, что будет! — прошептала она и, подобрав платье, скрылась в темноте.

XII

На следующее утро Кристиан проснулась с улыбкой на устах. В ее движениях, голосе, выражении глаз появилось что-то счастливое, приятное и сдержанное, словно она все время думала о чем-то сокровенном. После завтрака она взяла книгу и села у открытого окна, откуда были видны тополя, стоявшие на страже у входа в сад. Дул ветерок, и ей кланялись розы, вовсю трезвонили соборные колокола, над лавандой гудели пчелы, а в небе, как большие белые птицы, проплывали легкие облака.

По комнате разносился голос мисс Нейлор, четко и отрывисто диктовавшей Грете, которая писала, вздыхая и глядя одним глазом на бумагу, а другим на Скрафа. Пес лежал на полу, свесив черное ухо на лапу и подрагивая рыжеватыми бровями. Он попал в немилость, ибо Доминик застал его, когда он, «усердно помолившись» перед пудингом, уже вознаграждал себя за благочестие этим же пудингом.

Кристиан тихо положила книгу и выскользнула из комнаты. Между тополями появился Гарц.

— Я вся ваша! — прошептала она.

Их пальцы встретились, и он вошел в дом.

Она снова скользнула в комнату, взяла книгу и стала ждать. Казалось, прошла целая вечность. Выйдя, он только махнул рукой и быстро зашагал прочь; на мгновение она увидела его лицо, бледное, как смерть. Совершенно расстроенная, она побежала в комнату отчима.

Герр Пауль стоял в углу, растерянно поглядывая по сторонам. У него был вид беспечного человека, столкнувшегося с непредвиденной трудностью. Его обычно безупречная манишка сморщилась, словно он под влиянием какой-то сильной эмоции вдруг выдохнул из груди весь воздух; темное пенсне болталось где-то на спине; пальцы он запустил в бороду. Взгляд его был устремлен в какую-то точку на полу, словно он ждал, что она взорвется и разнесет все и вся в клочья. В другом углу миссис Диси с полузакрытыми глазами терла лоб кончиками пальцев.

— Что вы сказали ему? — крикнула Кристиан.

Герр Пауль посмотрел на нее тусклыми глазами.

— Mein Gott [26], — сказал он. — Мы с твоей тетей…

— Что вы оказали ему? — повторила Кристиан.

— Какая наглость! Анархист! Нищий!

— Пауль! — проговорила миссис Диси.

— Бандит! Негодяй!

Герр Пауль забегал по комнате.

Вся дрожа, Кристиан выкрикнула: «Как вы смели?» — и побежала вон из комнаты, оттолкнув мисс Нейлор и Грету, которые стояли в дверях бледные и испуганные.

Герр Пауль перестал метаться по комнате и, по-прежнему не отрывая глаз от пола, проворчал:

— Хорошенькое дело… hein? Что творится! Подумать только! Анархист… Нищий!

— Пауль! — проговорила миссис Диси.

— Пауль! Пауль! А вы куда смотрели! — Он указал на мисс Нейлор. — Две женщины… не могли уследить! Hein!

— Оскорблениями делу не поможешь, — пробормотала миссис Диси, проводя платком по губам. Смуглые щеки мисс Нейлор вспыхнули, она подошла к герру Паулю.

— Надеюсь, вы не… — сказала она. — Я уверена, что не произошло ничего, что я могла бы предотвратить… И я была бы рада, если бы это поняли.

И, с достоинством повернувшись, маленькая гувернантка вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

— Вы слышали?! — с глубоким сарказмом вымолвил герр Пауль. — Ей нечего было предотвращать! Enfin! [27] Скажите, пожалуйста, что же я должен делать?

«Светские люди», чья философия диктуется этикетом и прописными истинами, считают всякое отклонение от своих предрассудков опасным, шокирующим и невыносимо скучным. Герр Пауль всю жизнь смеялся над предрассудками, но когда дело коснулось его самого, смешливость его как рукой сняло. Ему казалось невыразимо ужасным, что девушка, законным опекуном которой он был, выйдет замуж не за респектабельного, холеного и состоятельного человека. С его точки зрения, ужас этот был весьма оправдан, и естественно, что он не мог судить, оправдан ли его ужас с других точек зрения. В его растерянности было что-то трогательное; он напоминал ребенка, столкнувшегося с совершенно непонятным явлением. Разговор с Гарцем лишил его чувства уверенности, а это ему казалось особенно обидным.

Дверь вновь открылась, и вбежала Грета. Лицо ее пылало, волосы развевались, она была вся в слезах.

— Папа! — сказала она, всхлипывая. — Ты обидел Крис. Она заперлась. Мне слышно, как она плачет. Почему ты обидел ее?

И, не дождавшись ответа, она выбежала. Герр Пауль схватился за волосы.

— Хорошо! Очень хорошо! И это говорит моя собственная дочь! А что будет дальше?