Джинн в плену Эхнатона - [52]

— Только это очень острая еда, — предупредил Джон. — Будьте осторожны.

Джалобин рассмеялся в ответ:

— Послушай, сынок, я ел карри, когда ты еще не родился. И виндалу, и мадрас. Человек, выросший на севере Англии, так закален жизнью, что готов к блюдам любой остроты. Так что за меня, дружок, волноваться не стоит. Пусть каждый из нас сам заботится о своей фигуре и здоровье. — Джалобин фыркнул. — «Будьте осторожны»! Ишь, дерзкий мальчишка.

С этими словами он поддел на вилку побольше рагу и решительно отправил в рот.

Еще мгновение Джалобин сидел и жевал, как ни в чем не бывало, саркастически улыбаясь Джону. Он уже намеревался отправить в рот следующую порцию, как вдруг… Лицо его сначала порозовело, потом покраснело, потом побагровело…

— Черт! Рот горит! — глотая воздух, прохрипел он и выронил вилку. — Быстрее! Ну, что сидите! Воды! Воды…

Филиппа схватила графин и хотела налить воду в чашку, но он выхватил графин из ее рук и осушил залпом — до последней капли.

— По-моему, от воды только хуже, — заметил Джон. — Может, не пить столько?

— Адское пламя! — стонал Джалобин. — Еще!

— Еще воды или еще карри? — уточнил Джон.

— Воды! Воды! Ради всего святого!

Филиппа взяла графин и собралась было бежать на кухню за минералкой, как вдруг Джалобин выхватил цветы из стоявшей посреди стола вазы, отбросил их в сторону и начал жадно пить оставшуюся там зеленоватую воду. Только, похоже, и она не принесла ему облегчения.

— Сделайте же что-нибудь, — пробормотал он не вполне внятно. — Язык. У меня весь язык обуглился. Вызовите врача! Скорую!

Филиппа кинулась к телефону:

— Какой номер набирать?

— Понятия не имею, — ответил Джон, который уже совсем было решил использовать для помощи несчастному свою джинн-силу, но одумался. Вдруг после его манипуляций дядюшкин дворецкий останется вовсе без языка?

Филиппа рассуждала точно так же, поэтому она побоялась заморозить страдальцу рот.

В конечном итоге на выручку ему пришел Масли. Он забрал из рук Джалобина вазу, сказав:

— Вода очень плохо, пожалуйста, нет.

Потом он сунул ему сахарницу и велел:

— Есть. Надо есть.

Видя, что Джалобин по-прежнему не в состоянии оказать себе хоть какую-то помощь, Масли набрал десертную ложку сахарного песку и сунул ему в рот.

— Сахар помогать, когда рот гореть. Очень хорошо, — пояснил египтянин.

Съев первую ложку сахара, Джалобин смог зачерпнуть вторую уже сам, то есть ему явно полегчало. Потом он съел еще… еще… и через десять минут пожар, сжигавший его рот и язык, пошел на убыль. Он даже смог говорить.

— Черт побери, вот это карри! Чего ты туда насовал? Не еда, а раскаленная лава! Я уже думал, концы отдам. Не представляю, как вы все можете есть эту гадость, совершенно не представляю. — Он оттянул прилипшую к телу рубашку. — Я же весь взмок. — Он вытащил пластиковую подставку из-под тарелки и стал обмахиваться ею как веером. — Чей, интересно, это рецепт? Люцифера? Испанских инквизиторов? Вы что, шутить надо мной вздумали, молодой человек? — Он громко и обильно отрыгнул воздух. — Это ваша шутка?

— Ну что вы, сэр, — искренне возмутился Джон. — Если вы помните, я даже пытался вас предупредить, что еда немного острая.

— Предупреждал, — согласился Джалобин. — Отрицать не буду. Но про это блюдо надо предупреждать официально, специальным постановлением Министерства здравоохранения.

Джон решил умолчать о том, что идея накормить его карри принадлежит Нимроду и что, уезжая, дядюшка велел им непременно угостить дворецкого коронным блюдом Масли. Было ясно, что Джалобин пребывает в состоянии крайней угнетенности духа, да и рот у него пока болит. Поэтому взглянуть на происшедшее с юмором ему не удастся еще долго.

Когда Джалобин немного очухался, он почти без жалоб отвел Джона и Филиппу к пирамидам на светомузыкальное шоу. Близнецы не рискнули сказать ему, что это представление они уже видели, хоть и на расстоянии.

Глава 16 Третье желание

На следующее утро Нимрод к завтраку не вышел.

— Может, он поздно лег и еще спит, — без особой надежды предположила Филиппа.

— Давай-ка заглянем к нему в комнату, — сказал Джон.

Откровенно говоря, близнецы прекрасно понимали, что Нимрод вряд ли нежится в постели и что комната окажется пуста.

Спальня Нимрода занимала значительную часть первого этажа. Снаружи, перед двустворчатой дверью, стояли две одинаковые статуи в человеческий рост: это был Анубис, бог с головой шакала, хранитель царства мертвых. Внутреннее убранство больше напоминало кабинет, а не спальню, и немудрено — Нимрод действительно использовал это огромное помещение еще для работы. На большом столе орехового дерева стоял компьютер. Рядом с креслом, сделанным из искусно подогнанных друг к другу оленьих рогов, высился стеллаж, а сверху на стеллаже стоял большой, похожий на колокол сосуд с крупным синим омаром внутри; на сосуде висела табличка: Не ешь меня. Около кровати стоял большой позолоченный комод, судя по иероглифам — местный; на его крышке имелось великое множество пузырьков с лекарствами. В целом же комната казалась не жилым помещением, а собранием вся-кой всячины, словно дядюшка вообще никогда ничего не выбрасывает: не то из принципа, не то рука не поднимается. Груды портфелей, портативные компьютеры, даже нераспечатанные компакт-диски. Доски для астарагали, футляры с очками, часами, ручками с золотым пером, зажигалками, портсигарами, лекарствами, записными книжками… Встроенный шкаф, вернее, целая комната с полками и вешалками: со шляпами, ботинками, рубашками, галстуками и с целой сотней костюмов — самых разных цветов и из самых разных тканей. Кипы книг окружали французскую кровать эпохи расцвета империи, застеленную тончайшим и свежайшим ирландским бельем — явно нетронутым.