Джинн из подземки - [8]

В тот самый момент, когда поставщик вервольфов пристраивал щенка в сарае, кусты у глухой стены заброшенного дома раздвинулись и выпустили на свет божий высокого демона, одетого в скромную серую куртку, брюки в тон и необычные ботфорты: множество узких треугольничков, сшитых друг с другом незаметными стежками. Отряхнув с себя прилипшие кленовые листья и картофельные очистки, он расправил плечи и с некоторым усилием поднял за спиной черные крылья.

В дальнем углу, заваленном мусором, послышался шорох.

– Имоха? – не оборачиваясь, спросил демон, вытаскивая из кармана миниатюрную саламандру на цепочке и щелкая ее когтем по хвосту, чтобы прикурить сигару.

– Да, господин Ифиторель! – От чрезмерного усердия голос запечного звучал тоненько и вибрировал, как у деревянной игрушки-свистульки.

– Чего дрожишь, нечисть?

– Так… холодно же,– тоскливо признался Имоха, зябко кутаясь в солому.– Осень…

– Подбавь огоньку, ты же хранитель очага! – издевательски хихикнул демон, выпуская меж зубов струйку дыма.– Да ладно, ладно, не надувайся, я пошутил. Тебе поручение: следить за входом в нору, чтобы чужие не ходили. А то взяли моду – шляются и шляются! Не дом, а воровская малина… Я там сделал кое-что на нижнем ярусе, теперь надо выждать. И смотри у меня, прозеваешь хоть муху – выброшу последний кирпич!

Имоха судорожно сглотнул комок страха.

Угроза была не пустяшной. Как запечный, Имоха мог жить в доме лишь до тех пор, пока в нем оставалась печь или хотя бы ее остатки. От широкой двойной печи – бывшего владения Имохи – остался только жалкий обломок, над которым запечный трясся как над самым дорогим сокровищем, бережно укрывая от осадков и ежедневно перепрятывая.

Проводив важного гостя до двери (точнее, до дверного проема), запечный подобострастно поклонился и, едва дождавшись его ухода, бросился к кустам. Суетливо причитая «как же это все не вовремя» и «вот так понадежней будет», он притащил к засыпанной норе остатки подпаленного матраса, тщательно заткнул щели и сам устроился рядышком, намереваясь умереть, но выполнить поручение.

Сидеть вот так, неподвижно, бездеятельно, было скучно. Кроме скуки Имоху заедало любопытство: его изогнутый хоботок крутился во все стороны, пытаясь учуять следы деятельности демона, скрытые глубоко под землей, в нижнем городе. Однако кроме едва слышных шорохов, он не распознал ничего.

Вспомнив о том, что нора ведет в пещерную полость, где полно летучих мышей, Имоха окончательно разочаровался и, прикрыв черными от старой сажи веками подслеповатые глазки, задремал.

Тор. Центральная площадь Старого грода

С привычно благостным выражением на круглощеком лице брат Нилс стоял посреди площади и легонько потряхивал ящиком с изображением Святого лика и прорезью для монет. На вид классический простак деревенского разлива – спокойный, солидный, среднего роста; не красавец, но симпатичный, без особых примет. Словом, вполне обычен.

На первый взгляд.

Второй, более внимательный взгляд обнаруживал едва намечающийся пивной животик, ритмично и не по-монашески бодро притоптывающую ногу и самое главное – глаза. Под верхним слоем безмятежной честности отчетливо читалась природная смекалистость, щедро сдобренная хитростью, крестьянской расчетливостью и долей ехидства. Не бывает у монахов таких глаз. По крайней мере, не должно быть.

Действительно, волонтером Нилс стал не по сознательному душевному порыву, а… скажем так, в силу обстоятельств. Причем так стремительно, что свидетели этого доброго поступка и опомниться не успели. Казалось бы, помощник пивоторговца только что хлопотал в подсобке – и вот он уже несется по улице, отдуваясь и сверкая пятками, на бегу впрыгивает в кривую повозку под бок троице клюющих носами монахов, подхлестывает мокрым фартуком меланхоличную лошадку, и вся эта компания галопом скрывается в туманной дали.

Хозяин пивнушки долго бежал следом, но не догнал, плюнул с досады на дорогу и вернулся в брошенное на произвол судьбы заведение. Объяснять публике, что произошла нечаянная ошибка: «Корона Крабса» вовсе не варится по старинному эльфийскому рецепту и не меняет цвет в зависимости от погоды.

От радости, что остался цел после своих рискованных экспериментов с пивом, Нилс напился, не сходя с повозки, найденным тут же (вот это сюрприз, спасибо тебе, Господи) кагором.

Склонить на что-то пьяного человека очень легко. На все вопросы он отвечает «угу», а хочет на самом деле лишь одного– чтобы его перестали теребить и оставили в покое. Нилс не помнил, как подписал желтый бланк годового договора с церковным приютом.

Зато помнил, как, очухавшись на середине пути, впал в отчаяние и предпринял несколько попыток спрыгнуть на ходу с повозки в пропасть, но каждый раз изумленные такой горячностью монахи ловили его за щиколотки и водружали обратно.

Действительно, что теперь поделаешь? Подписался так подписался…

Начав жизнь с чистого листа, Нилс на удивление легко влился в новый коллектив, старательно избегая разговоров о прежнем, грешном мирском существовании. И хотя его умение разбавить пиво до той неуловимой волшебной концентрации, когда вкус практически не страдает, а прибыль уже ощутима, являлось своего рода великим талантом, все же это было не совсем то, чем принято хвастаться в приличном обществе. Особенно монашеском.