Сквозь дыру, пробитую в стенке склепа, тревожно свистел ветер.
Величайший архимаг прошлой эпохи лежал в гробу, смиренно сложив руки под подбородком. Поверх лба ощетинился шипастыми лучами обруч смерти, на высохшей шее – цепь с жетоном, проваленные глазницы прикрыты тусклыми плоскими кристаллами желтого римертина. Из-за толстого слоя пропитанных ароматическими маслами бинтов, туго намотанных на конечности и торс, возникало обманчивое впечатление, что тело не подверглось тлению, оставшись столь же гладким и округлым, каким было при жизни. В ногах мертвеца неровным рядом теснились причудливой формы бутыли.
На снятой крышке гроба плечом к плечу невозмутимо восседали слуги-зомби: хромой Адам и приземистая ширококостная Эва, сцепившая обе пары своих заскорузлых ладоней в замок на животе.
Домушник по кличке Кныш почесал небритый подбородок, опасливо покосился на неподвижных слуг, на покойника и украдкой сложил пальцы щепотью, но некромант был начеку:
– Куда лапы тянешь? Креститься вздумал?! Предупреждал же, отсушу по локоть!
– Жутко мне! – заныл вор, поеживаясь и дергая плечами.– Прибавить бы денежку, господин маг!
Старательно выпученные якобы в припадке страха цепкие птичьи глазки выжидательно уставились на Киоруса, и некромант в очередной раз пожалел, что связался с бродячим отребьем. Мало того что Кныш проковырялся с запорами два часа, рискуя шумной возней привлечь внимание кладбищенского сторожа, мало того что дверь так и не поддалась его отмычкам и им пришлось ломать стену, так еще и эти несвоевременные приступы религиозности.
Вот что значит не иметь денег! Ты вынужден довольствоваться скромной пищей, экономить на свечах и нанимать для вскрытия склепа дешевого воришку.
– Потом поговорим.
– А не обманете, господин маг?
Киорус отвернулся и усилием воли подавил в себе волну ненависти к Кнышу – скрюченному уродцу, покрытому коркой грязи, с хитренькой лисьей мордочкой и многократно переломанным носом, угадать первоначальную форму которого было уже невозможно. Мерзкое отребье!..
Под тяжелым взглядом некроманта правый кристалл римертина неожиданно провалился в глазницу мертвеца и что-то зашуршало в черепе, заставив незваных гостей синхронно вздрогнуть.
– Лерия, да начинай же!
Магисса-целительница была полной противоположностью единоутробного брата: пухлые румяные щеки, тучная фигура классической кухарки, испуганно-добродушное выражение лица. Худой, с сухой желтой кожей и узкими плечами некромант походил на нее не более, чем скрученный в трубку пергамент походит на плотно набитую подушку.
– Хорошо, я попробую его поднять, – хрипло сказала Лерия.
– Только осторожно! – предупредил Киорус.– Не повреди голову, иначе он не сможет говорить.
Толстуха-магисса по-плотницки поплевала на руки, склонилась над мертвецом и провела ладонями вдоль тела.
– Подайте мне сердце и печень! – велела она, не отрывая глаз от лба покойника.
Кныш отреагировал на приказ первым. Он ловко сгреб пыльные бутыли в кучу и вдруг замер, прилипнув взглядом к одной из них.
– Ну! – не выдержала Лерия.
– Дьявол, – потрясенно прошептал домушник.– Никогда не видел ничего подобного! У него было двойное сердце?
Осуждающе посмотрев на воришку, некромант выхватил у него нужные сосуды и протянул требуемое Лерии. Вытряхнув из бутылей и бережно уложив заспиртованные органы прямо поверх бинтов, та приступила к работе. Руки магиссы запорхали над покойником, поглаживая, отряхивая, массируя, давя. В какие-то моменты казалось, что пухлые кисти мастерицы погружаются в мертвую плоть по самые запястья, а сердце слабо сокращается.
Мутная жидкость, наполняющая опустевшие стеклянные сосуды, забурлила. Покойника тряхнуло, и жетон его засветился. Пропитанные маслами бинты треснули и сами собой начали разматываться, виток за витком, пока не упали путаными ворохами по обе стороны от гроба.
Медленно, тяжелыми рывками, обнаженный и разом похудевший мертвец сел. Желтые кости, покрытые морщинистой, пергаментно-тонкой кожей, протестующе заскрипели; свалявшиеся в паклю волосы встали дыбом. Сухие лепестки век широко распахнулись, из пустых глазниц посыпались мертвые осы.
Киорус поджег пентаграмму, и она вспыхнула, осветив лежащую в центре жертвенную овцу с оскаленными желтыми зубами. Выполнившая свою задачу усталая магисса отошла в сторону и бессильно присела рядом с Эвой на треснувшую крышку с буквами АШ, стараясь не задеть подолом тушки черных петухов – выпотрошенных, набитых колдовскими снадобьями и вновь зашитых грубой конопляной нитью.
– Получилось. Теперь твоя очередь…
Хромой слуга Адам неуклюже приковылял в пентаграмму на кривых ногах и подставил хозяину чан с жертвенной кровью.
Некромант ополоснул руки и, подняв их перед собой, начал выводить основную канву заклинания. Ладони мелькали, рассекая воздух, за пальцами тянулись полосы пурпурного свечения, медленно уплывающие под потолок склепа и впитывающиеся в гладкие плиты облицовки.
Череп с натугой повернулся на позвонках шеи, уронил челюсть и исторг из себя давно высохших насекомых, словно рвотную массу; обездвиженные тельца ос посыпались на пол шелестящим дождем. Сдув их в угол, Киорус приступил к следующему этапу. Одну за другой предупредительный Адам поджигал петушиные тушки и подавал их хозяину. Тот дожидался, пока из горла мертвой птицы не вырвется истошный крик «Ку-ка-ре!..», и деловито совал их под нос покойнику, стараясь, чтобы ядовито-горький дым наполнил череп до краев.
