Джими Хендрикс, история брата - [46]

После тщательного изучения Вайет Лаборатории в течение недели, наша банда собралась вместе, как было запланировано. Мы проникли на склад и начали рыскать между коробками с различными лекарствами.

— Какой номер мы ищем? — спросил я Дэна, скользя взглядом по полкам с номерами.

- 98362… кажется, — ответил он.

— Либо 98362, либо 98367. Почему бы им просто не написать — амфетамин или что–нибудь в этом роде! — попытался пошутить Дэн.

Не только коробки были похожи друг на друга, но сами таблетки были в совершенно одинаковой упаковке. Добавлю, что мы пытались в темноте идентифицировать крошечные таблетки. Однако сдаваться я и не думал. Вдумайтесь, где–то здесь, рядом со мной лежит около миллиона таблеток, по уличной цене четвертак за штуку, что сулило отличные подъёмные. И оставить здесь эти деньги? Ни за что. Я внимательно просматривал, освещая своим карманным фонариком коробку за коробкой, как вдруг нашёл то, что искал. Их здесь были целые стеллажи. Мы почувствовали себя золотоискателями, напавшими на материнскую жилу. Только мы начали снимать коробки со стеллажей, как парень, дежуривший у входной двери, закричал:

— Ребята! У нас гости! Копы подъехали!

Все тут же бросились к выходу. Я, не колеблясь, разбил окно и нырнул в аллею. Мы успели сесть в машину, но не успели выехать на трассу, нас прижала к обочине патрульная машина. К счастью, мы выбросили через окно и лом, и отмычки прежде, чем нас остановил патруль.

— У вас на нас ничего нет, — произнёс Дэн, стараясь выразить полнейшее безразличие. — Это у вас происшествие. И нечего его нам клеить. Мы всего лишь проезжали мимо, возвращаясь с вечеринки.

Может быть, это и сработало бы, не заметь один из копов, поблескивающий осколок стекла на моём свитере. Видно, моя дорогая мохеровая кофта проголодалась и решила позавтракать стеклом, когда я прыгал через окно. Нас заковали и погрузили в патрульную машину.

Позже выяснилось, что мы даже не смогли бы заметить сигнализацию, когда вломились в помещение. Это не было обычной сиреной, это было нечто совершенно новое… поэтому полиция и подкралась незаметно для нас.

Поскольку мы уже давно были в тесных отношениях с видными в городе людьми, у нас был доступ к самой верхушке адвокатуры. И мы были уверены, чтобы с нами не произошло, они нас вытащат за деньги отовсюду. Через два часа нас уже выпустили под залог и, не теряя времени, мы встретились с адвокатом, обсудить с ним план действий.

— Слушай внимательно, Леон, они поймали тебя с этим злополучным осколком стекла, застрявшим в твоей кофте. Ты полностью сгорел, — сказал он мне. — Они засадят тебя, это ясно. В этом случае тебе лучше взять всю вину на себя. Без тебя у них нет ничего на остальных.

Мне не понравилось то, что озвучил этот адвокат. Другие же, стараясь показаться умными, предлагали различные сценарии спасения наших задниц и повторялись в попытках отвести от нас вину. Все пришли к выводу, что было бы неплохо поддержать нас, и, возможно, найдётся в городе кто–нибудь, кто возьмётся вытащить нас. Но такого человека не нашлось. Что касается меня, то обратиться к акулам была единственной моей надеждой. Сам я не знал, как поступить. И что не говорили бы мне адвокаты, я не собирался брать всю вину на себя и признаваться в этом преступлении. Когда до парней дошло, что я не собираюсь так просто сдаваться, они осознали, что нас всех посадят.

— Альтернативы нет, — сказал нам один из адвокатов, которого мы пригласили отужинать с нами. — Если Леон не возьмёт вину на себя, вы все предстанете перед судом. Я говорю о том, что вы все будете виноваты. Но если вы признаетесь, то вам могут смягчить наказание. Чёрт побери, кого–то из вас может даже простят.

Моё будущее не казалось мне теперь столь уж блестящим. В моём деле уже значилось пара правонарушений. И кто знал, какое впечатление они произведут на судью, выносящего мне приговор.

С ожиданием моего приговора, нависшим надо мной, словно грозовое облако, пришло известие, что Джими собирается во второй раз посетить родной город с концертом в Колизее 6 сентября. Холодным ранним утром мы встретили его в аэропорту.

Ещё в машине по дороге домой, брат вытащил из сумки новую пластинку и протянул её мне. Я уставился на обложку, на которой была сфотографирована толпа голых тёлок.

— Ну как, что скажешь? — спросил Джими.

— Клёво, — оценил я, протягивая пластину обратно брату. — Но не убедительно. Ни за что не поверю, что все эти красавицы играют в твоей группе.

Джими расхохотался.

— На мой вкус, многие даже слишком простоваты, — продолжал я. — Что, на фирме грамзаписи не нашлось более красивых?

— Ну, Леон, ты меня сразил, — произнёс брат, растирая слёзы.

Не буду говорить о моём отношении к чистому искусству, но пластинка дала жару журналистам. В Англии магазины даже отказались выставлять её в своих витринах.

Этим вечером, в Колизее я увидел, как Джими исполняет свою версию Национального Гимна. Я прежде никогда не слышал, чтобы Джими когда–нибудь его играл, и чувства мои смешались. Я оглядывал публику, одни широко улыбались, другие выражали явное смущение, а некоторые даже глядели на него со страхом. Думаю, я присутствовал при божественном откровении. Мне нравилось, когда брат импровизировал.